Джанни Родари. Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио

  • Пер. с итал. И. Константиновой
  • М.: Гаятри

Чудесный Джанни, волшебник Джанни… Великий русский писатель Джанни Родари, обожаемый миллионами советских детей и совершенно не признанный в Италии, где он по недоразумению родился и прожил всю жизнь. Откуда ребенку, читавшему под одеялом с фонариком «Приключения Чиполлино», «Голубую стрелу» или историю о гигантском торте, опустившемся на город, было знать, что ненавистник синьора Помидора был коммунистом и редактором журнала Il Pioniere? Да и какая теперь разница взрослому? Разве что размышляя об ипотеке он вдруг вспомнит родариевского кума Тыкву, который всю жизнь копил по кирпичику на собственный домик (а накопил на собачью будку), и подумает: «А ведь это не только для детей». «Ламберто» — лучшая вещь Родари, написанная им в самом конце жизни философская притча, которую «Гаятри» впервые публикует по-русски. Историю олигарха 94-х лет, обладателя 24-х банков и такого же количества болезней, придумавшего способ жить обратно — молодеть с каждым днем за счет усилий других людей — сам автор комментировал просто: «Капитализм живуч». Но в финале повести дается хитрый рецепт избавления от старого кащея. Барон превращается в чистого душой синьорино 13-ти лет и решает стать акробатом в бродячем цирке. Секрета — как прожить жизнь дважды и как убить в себе ветхого Ламберто - раскрывать не буду. Замечу только, что своей сказке Родари тоже дарит вторую жизнь: в конце он предлагает читателям ее продолжить. Я бы юного Ламберто женил и отправил служить клерком в Сбербанк. А вы?

для слишком взрослых

Андрей Степанов

Больше, чем сказки (Дмитрий Дейч. Сказки для Марты)

Дмитрий Дейч

Сказки для Марты

М.: Гаятри

Поначалу — что-то странное, как будто Борхес впал в детство. Ветер разговаривает с телеграфным столбом, молоток — со своей рукояткой, рак легких — с раком печени, а моль — с каким-то голосом в родном шкафу. Но с каждой сказкой истории становятся все интереснее, ярче, сильнее, и к концу читатель испытывает чистый, беспримесный восторг. Мудрые китайские притчи (жители одного города убивают всех приезжих, потому что обычай требует выполнять любые просьбы чужестранцев, а их жаба душит). Солидные и вместе с тем уморительные мусульманские анекдоты (Насреддин прогоняет Аллаха, явившегося под видом нищего: «У него в кармане — Мироздание, а он делает вид, будто нуждается в подаянии!»). А потом вдруг притчи и анекдоты сливаются в рассказы, да какие! Моцарт пишет покойному отцу о том, как он сочинил марш, во время исполнения которого воскресает кот его ученицы. Моцарт чувствует, что марш — только первая часть большого опуса, и этот opus magnum воскресит всех мертвецов, но зачем писать его тому, кто верит Создателю (спрашивает Моцарт покойного отца)? Дейч верит в силу искусства, и в особенности музыки, так, что у него сам Сократ, послушав музыканта, едва не отказывается от своих убеждений перед самой смертью. Нет, Борхес не впал в детство. Он очнулся, помолодел и вернул себе тот талант новеллиста, который был у него в самых первых сборниках. Каждая новелла на последних ста страницах книги — абсолютный шедевр, хоть сейчас включай в антологию «100 лучших рассказов XXI века». Но дар писателя, похоже, не только в хлестких парадоксах, притчах и анекдотах - он любит и понимает людей. В новеллах последней части возникает небывалый Герой, причем в буквальном смысле: любимый дедушка рассказчика, Герой Советского Союза Довид Гирш реб Ицхак Дейч, полковник, инопланетянин и строитель светлого будущего. И тут не знаешь, смеяться или плакать, читая, как этот человек выводит свой полк из немецкого окружения, повинуясь чутью… оторванного в бою носа. Похоже, такой микс карнавала с трагедией не способно выдумать человеческое воображение, тут постаралась сама жизнь.

После тяжкой, как сон после обеда, стилистики толстожурнальной словесности, после всех ностальгий по прошлому и очернений его же, после всех проклятий и осанн гламуру, после всех окопных, алкогольных, политических и бизнес-правд, после убожества масслита, после всего, чем так богата наша литература, прочитать Дмитрия Дейча — все равно что распахнуть окно.

Андрей Степанов

Предисловие Николая Голя к книге «Рождественские сказки»

Рождественские сказки: Сказки, легенды, истории

  • Предисл. Н. Голя;
  • Пер. Л. Ю. Брауде, А. Ганзен, Т. Озерской и др.
  • СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика»,
  • 2009.
  • 368 с.: ил.

Если речь идет о далекой истории, о незапа­мятных временах, часто говорят: «Это было еще до нашей эры». А когда же началась наша, новая эра?

Давным-давно там, где расположено теперь го­сударство Израиль, процветала страна Иудея. Ее земли простирались от Средиземного до Мертво­го моря, от реки Иордан до Аравийской пустыни, которую называли тогда Египетской. Скотоводы и земледельцы, ремесленники и пастухи населяли Иудею. Была она плодородна и богата. Славился повсюду своим величием Иерусалим — столица государства. Из разных краев тянулись караваны в торговый город Вифлеем. Утопал в зелени минда­левых рощ Назарет…

В сороковом году до нашей эры правил Иудеей властолюбивый и жестокий царь Ирод, сын Антипатра. Вся Иудея безропотно повиновалась ему, великолепны были его дворцы и сокровищни­цы, но ни на минуту не оставляли Ирода подозре­ния и тревога. А все из-за давнишнего предсказания пророка Михея о том, что в один прекрасный день родится на земле иудейской младенец, кото­рый станет истинным царем, мудрым и справедли­вым. И тогда власти Ирода наступит конец. Когда это случится и кто будет этим подлинным царем, в пророчестве не говорилось. Поэтому Ирод подоз­ревал каждого. А утвердившись в подозрениях, не помнил о милосердии: даже жену свою и двух сы­новей, наследников престола, приказал умертвить. Ни днем ни ночью не мог Ирод обрести покой.

Совсем иначе, не ведая ни богатства, ни со­блазнов, ни тревог, жил в Назарете немолодой уже плотник, вдовец, по имени Иосиф, трудами рук своих зарабатывавший на хлеб. Он был обручен с девушкой, которую звали Марией. Однажды к ней явился ангел с благой вестью. Он сказал Марии, что скоро у нее появится младенец. Суждено ему быть Сыном Божиим и Сыном Человеческим, ца­рем над царями, и царству его не будет конца.

И, сказав это, ангел исчез.

Мария и Иосиф удивились и обрадовались, но радость свою хранили молча. Они были людьми простыми и скромными и не возгордились выпав­шим на их долю счастьем. В обычных заботах и мо­литвах ждали они рождения младенца. Недолго уже оставалось до этого дня, когда вышло повеление пересчитать всех жителей страны. Каждый должен был явиться в город своего рождения, на землю предков, чтобы имя каждого переписчики внесли в список. Иосиф родился в Вифлееме, и Мария про­исходила из того же рода. Пришлось им покинуть Назарет и отправиться в Вифлеем.

Добрались только глубокой ночью. Мест в гос­тинице не нашлось — слишком уж много было при­езжих. По счастью, неподалеку от Вифлеема пут­ники нашли пещеру, в которой пастухи обычно укрывали от непогоды свое ста до. Именно в эту ночь под низкими каменными сводами у Марии родился сын. Она спеленала его, как полагалось, и положила в ясли — выдолбленное из дерева корыто, в котором задают корм животным. Таким, мирно спящим в яслях, и увидели новорожденного мест­ные пастухи, которых известил о чуде явившийся им ангел. Они были первыми из посторонних, кто увидел младенца, но не единственными, кто знал о его появлении на свет.

Еще одним знамением было отмечено это со­бытие: в небе зажглась новая звезда, яркая-преяркая. Волхвы — мудрые звездочеты, жившие далеко на Востоке, — сразу поняли смысл появления не­виданного светила. Они ведь тоже знали о проро­честве.

Звездочеты отправились в ту сторону, где вос­сияла звезда, пересекли пустыню, утоляя жажду водой редких колодцев, и добрались до Иерусали­ма. Их появление и рассказы страшно обеспокоили царя Ирода. Стало ясно, что час, которого он так боялся, настал.

Но, притворившись обрадованным, Ирод по­просил волхвов:

— Разузнайте, где этот младенец, и сообщите мне, я тоже пойду ему поклониться!

Он был не только жесток, но и коварен, царь Ирод.

Волхвы снова отправились в дальний путь. Не­гасимая путеводная звезда указывала им дорогу и днем и ночью. Остановилась она только над Вифлеемом, устремив луч на пещеру, где лежал в яс­лях новорожденный, зовется та путеводная звезда с тех пор Вифлеемской.

Войдя, волхвы увидели младенца, озаренного неземным светом, и Марию и пали ниц перед ни­ми. Они преподнесли младенцу свои дары: золото, ладан и смирну. Это были непростые подарки, они таили особый смысл.

Первый дар — золото, оно, как и все земные бо­гатства, принадлежит земному царю, оно — знак власти на земле. Волхвы свой первый дар вручи­ли новорожденному как главному из земных царей, Царю царей.

Второй дар — ладан. Это ароматическое веще­ство, которое поджигают при богослужении, что­бы молитвы достигли небес вместе с благоухан­ным дымом и были услышаны Богом. Сыну Божь­ему — владыке небесному принесли волхвы свой второй дар.

Третий дар — смирна. Это горький древесный сок, которым натирали тело покойного перед по­гребением. Третий свой дар преподнесли волхвы младенцу в знак того, что он — Сын Человеческий и ему предстоит узнать горечь человеческого стра­дания и принять смерть.

Этими дарами волхвы предсказали судьбу не­обычного новорожденного и высокий смысл его появления на Земле, ведь младенец, лежавший в яслях, одновременно Сын Божий и Сын Человече­ский.

Затем волхвы собрались в обратную дорогу. Но заходить в Иерусалим к Ироду не стали — небесный голос предостерег их от этого.

Напрасно ждал волхвов коварный Ирод. Не зная, как найти единственного опасного младен­ца, разъяренный царь приказал своим воинам-легионерам убить в Вифлееме всех детей, всех до единого, от новорожденных до двух лет них. И воины ворвались в город. Нескончаемый плач стоял над Вифлеемом. Невиданное творилось зло­действо.

Мария и Иосиф, предупрежденные свыше, успе­ли скрыться в Египетской пустыне, спасая сына, и оставались там до самой смерти царя Ирода.

А царь Ирод остаток отпущенного ему срока про жил уже в новой эре, нашей. Потому что наша эра как раз и начинается с рождения этого младен­ца, младенца, чье имя — Иисус Христос — означа­ет «Спаситель».

С тех пор минуло более двух тысяч лет. Но люди до сих пор чтут и будут чтить как святыню пещеру неподалеку от Вифлеема, где появился на свет Иисус. Над ней построена церковь, а в самой пе­щере расположен алтарь. Весь год, а особенно в конце декабря, в рождественские дни, стекаются сюда тысячи людей, потому что именно отсюда засиял свет спасения для всех людей, верующих и неверующих. И с тех самых пор началась для человечества наша, новая эра.

Однажды в Голливуде

Ироничный ситком

  • Режиссер Барри Левинсон
  • США, 104 мин

Пара недель из жизни известного голливудского продюсера (его играет Роберт Де Ниро), в личной и творческой жизни которого творится полный беспредел: занятый в его новом фильме Брюс Уиллис (в исполнении Брюса Уиллиса) отказывается сбрить еврейскую бороду, студийные боссы опасаются за будущее проекта, жена собирается с ним развестись и, похоже, уже завела интрижку на стороне, а дочь совсем отбилась от рук.

Фильм снят по книге Арта Линсона «Что случилось? Горькие голливудские истории с передовой», которая рассказывает о том, как выглядит изнанка фабрики грез. Левинсон, Де Ниро и Дастин Хоффман больше десяти лет назад сделали блестящий фильм «Плутовство» (или «Хвост виляет собакой»): в нем пиарщик и кинопродюсер отвлекали внимание предвыборной аудитории от сексуального скандала с участием президента выдуманной войной с Албанией (и это задолго до истории с Моникой Левински и иракской кампании!). Увы, «Однажды в Голливуде» получился не острой сатирой на студийную систему и местные нравы, а ситкомом — не лишенным, впрочем, определенного обаяния. В случае с «Плутовством» его авторы просто фантазировали — и в итоге попали в десятку, здесь же надо было работать с образами, имеющими вполне реальных прототипов, а сжигать за собой мосты и топтаться по святому, наверное, не хотелось никому, в том числе и сценаристу Линсону. Шутки шутками, а кормить семью тоже надо.

для папарацци

Ксения Реутова

Ханна Арендт. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме

Пер. с англ.
С. Кастальского, Н. Рудницкой
М.: Европа

Чиновник, отвечавший в Рейхе за уничтожение евреев, имел совсем небольшой чин (оберштурмбанфюрер СС — подполковник) и должность (зав. отд. IV главн. упр. РСХА). Дурачок, не доучившийся даже в ПТУ, неудачливый агент по продажам, туповатый исполнитель, существо без собственного языка и без проблеска мысли, мелкий хвастунишка. Вовсе не антисемит, были даже свойственники-евреи. В жизни никого своими руками не убил, работал исключительно с документами. Несомненно, высоконравственный человек (когда ему дали почитать «Лолиту», вернул с возмущением: «Очень вредная книжка»). В общем, банальность зла. Однако к очерку психологии Эйхмана и суда над ним работа автора — крупнейшего политического философа — не сводится. Здесь дается анализ причин Холокоста и вся его история, рассматриваются неиспользованные возможности сопротивления (там, где народы вставали на защиту евреев — в Дании, в Болгарии - немцы не решались на геноцид). Книга Арендт в свое время (1963) вызвала скандал, потому что она позволила себе напомнить о сотрудничестве еврейских лидеров с нацистами (в попытке спасти малую часть народа) и попыталась снять часть вины с Эйхмана (точнее, не стала обвинять его в том, чего он не делал). Но сегодня, когда в России об истории Катастрофы почти ничего не знают, не так важна спорная концепция, как ясность и полнота изложения: еретическая книга стала просветительской. Выпущенная с досадными ошибками переводчиков, с гнусной издательской аннотацией («…кровавая попытка тбилисских властей создать „Грузию для грузин“» и т. п.; главред — Г. О. Павловский, кто же еще), она, тем не менее, — главное книжное событие уходящего года в области политической философии.

для агентов по продажам

Андрей Степанов

Павел Крусанов, Наль Подольский, Андрей Хлобыстин, Сергей Коровин. Беспокойники города Питера

  • СПб.: Амфора, 2006
  • Твердый переплет, 303 с., ил.
  • ISBN 5-367-00173-4
  • Тираж: 5000 экз.

Живее тех живых!

В издательстве «Амфора» вышел сборник биографических эссе Павла Крусанова, Наля Подольского и их коллег «Беспокойники города Питера», героями которых стали наши, к сожалению, ушедшие из жизни друзья и знакомые: музыканты, поэты, переводчики, художники и фотографы…

Школьником я собирал книги из серии «Жизнь замечательных людей», и мне, по большому счету, было абсолютно неважно, кем именно являлись герои книг: с равным удовольствием я поглощал биографии мореплавателей и философов, изобретателей и военачальников, русских писателей и советских наркомов, действительно великих и лишь представленных таковыми… Суть была в другом: меня интересовало взаимодействие человека и окружающей его среды, конфликт личного и общественного, противоречие между желаемым и достижимым, соотношение намерений и обстоятельств, — словом, все те малозаметные на первый взгляд подробности, которые (а вовсе не постулаты надуманной марксистской идеологии), в конечном счете, и превращали жизни этих людей в жития.

Позднее повышенный интерес к книжкам с разлинованными на неравные разноцветные прямоугольники серийными обложками как-то угас, однако породившее этот интерес внимание к проблеме личности в социуме у меня сохранилось, хотя и переместилось в иные сферы, в частности, трансформировалось в тягу к энциклопедизму (не как сумме познаний, а как художественному методу), — тем более что круг общения и само время недвусмысленно рекомендовали становиться хроникером событий и летописцем эпохи. Но у энциклопедического подхода есть один минус: объективность, он не предполагает личного взгляда на людей и порожденные ими события. Книга Крусанова, Подольского и К°, напротив, фиксирует внимание именно на субъективных ощущениях, мимолетных воспоминаниях, анекдотических порой бытовых зарисовках, мелких штрихах, частных случаях, иногда пунктиках и слабостях, присущих любым, даже самым титаническим фигурам современности.

В книгу вошли четырнадцать очерков, или, если угодно, эссе, поскольку фигура автора в них не менее значима, чем личность героя. Что касается близкой мне «музыкальной» части этого труда, то ее автор, известный беллетрист Павел Крусанов — сам выходец из этой среды и с миром питерского рок-н-ролла самого увлекательного периода — конца 70-х и первой половины 80-х — знаком из первых рук. Честно говоря, эту часть я перечитал уже трижды, всякий раз находя какие-то трогательные подробности нашего коллективного бытия тех времен, которые Крусанов — с присущей поэтам цепкостью памяти на достоверные мелочи — запомнил и изложил на бумаге. Ордановский и Свинья, Майк и Цой, наконец, почти всегда ускользающий от оценивающего глаза стороннего наблюдателя неисправимый романтик и мифотворец-мистификатор Курехин — все они и в самом деле хорошо отвечают понятию «беспокойники», изобретенному Даниилом Хармсом (который и сам был беспокойником почище многих).

Беспокойники в нашем случае — это далекие звезды, свет которых продолжает доходить до нас через годы и расстояния, люди, которые, даже покинув этот мир, продолжают деятельно вмешиваться в его реальное существование. Подростки на бульварах поют под гитару Майка и Цоя; музыканты, начавшие карьеру на заре третьего тысячелетия, записывают альбом с песнями Ордановского, которого нет с нами больше двадцати лет; фестиваль S.K.I.F. имени Курехина уже десятилетие остается чуть ли не единственным лучом света в темном царстве топорной московской попсы, притягивая все светлое и живое, что есть в нашей жизни; Андрей Панов, своей жизнью и смертью доказавший, что можно быть известным и в то же время не стать подонком, перевешивает на весах Истории мишурную пыль и гламурную плесень дутых телевизионных celebrities во главе с карикатурной Ксюшей.

Я был меньше знаком со ставшими героями этой книги художниками, за исключением разве что Тимура Петровича Новикова, который всегда служил связующим звеном между миром рок-н-ролла и альтернативной живописи и даже сам как-то музицировал в представлениях курехинской «Поп-Механики», куда втянул многих коллег по цеху, что превратило ее в поистине мультикультурное явление.

Особняком в этой книге возвышается и еще одна фигура: Сергей Хренов был не только виртуозным переводчиком и потрясающим журналистом, статьи которого, написанные как бы даже играючи, походя, в значительной степени повлияли на мой собственный стиль и слог, но и настоящим философом, сродни великим древним китайцам, мудрым и непостижимым как сама Вечность.

Думаю, давая своей книге название «Беспокойники города Питера», ее авторы знали, что делают. Если полистать современную глянцевую прессу или потратить пару недель на бессмысленно цветной телевизор, можно предположить, что героев этой книги нет и никогда не было. Если же побродить по улицам, заглянуть в мастерские художников и маленькие галереи, в рок-н-ролльные клубы и музыкальные магазинчики, внимательно вслушиваясь в трехсотлетнее бормотание вечного города-подростка, станет ясно, что они-то как раз и живы — в отличие от тех, кто мнят себя героями нашего циничного времени. Sapienti sat*.

* Sapienti sat (лат.) — умному достаточно

Андрей Бурлака

Павел Астахов. Жилье. Юридическая помощь по жилищным вопросам с вершины адвокатского профессионализма

  • М.: Эксмо, 2006
  • Мягкая обложка, 288 с.
  • ISBN 5-699-15575-9
  • Тираж: 10 000 экз.

В серии «Ваш адвокат Павел Астахов» выпущена книга «Жилье» с громким подзаголовком «Юридическая помощь по жилищным вопросам с вершины адвокатского профессионализма». С этой вершины адвокатского профессионализма автор формулирует основную задачу «создания данной книги: помочь, научить и защитить наших граждан… а также оказать содействие государству с целью надежно обеспечить права каждого гражданина независимо от пола, национальности, имущественного, социального и политического положения». Не будем пенять на слог, посмотрим содержание.

На юридическом факультете университета существует очень простой способ написания рефератов. Способ такой: берется какой-либо закон, далее вместо слов «статья 1» пишется: «в статье первой говорится…» или что-либо в этом духе, а далее содержание статьи 1 из текста закона копируется в текст реферата при помощи компьютерной базы и без каких-либо кавычек. И объем есть, и текст правильный, преподавателю не подкопаться. Далее нужно где-нибудь что-нибудь дополнить из практики (не всегда собственной), сделать ссылочку на какой-либо другой закон, приписать библиографию, сделать обложку и предисловие с заключением — и реферат готов.

Не удержался от такого незатейливого способа изложения содержания законов, касающихся жилья, и Павел Астахов. Взял «Жилищный кодекс» и пару других законов и близко к официальному тексту пересказал читателю. И ссылочки на другие законы прибавил, и библиографию приписал, обложечку и предисловие тоже не забыл. Добавил автор в книгу «Словарь жилищных терминов», правда, не указал, кто ввел эти термины и являются ли термины официальными или еще какими-нибудь. Мне, например, было очень интересно узнать о наличии таких жилищных терминов как «дом сдан», «цена фиксированная», «цена без учета оформления», «шахматка», и — венец терминологии — «чистая продажа». Думаю, читателю это тоже будет интересно.

Отмечу, впрочем, что изложение законов отличается четкостью, приведенные примеры из практики действительно часто встречаются. Особенно полезна будет читателю тема «Приватизация», поскольку Павел Астахов очень полно излагает порядок действий гражданина, решившего законно прибрать в свои руки государственное жилье.

Читателю также следует учесть, что большинство примеров, касающихся деятельности государственных органов, относится к учреждениям Москвы, в то время как учреждения других регионов страны могут иметь другую практику, не противоречащую закону.

Закрыв последнюю страницу книги (читал я ее по долгу службы), я подумал, кому (кроме автора, продавца и издателя) она в действительности может быть полезна. Я начал перебирать возможные ситуации. В суде, по моему мнению, толку от нее никакого — она не содержит судебной практики (с указанием на суд, дату решения, номер дела), а упоминание в суде мнения адвоката, не участвующего в процессе, вызовет у судьи в лучшем случае удивление. Бесполезна эта книга и в разговоре с чиновником — ему текст закона покажи, он и то смотреть не будет. Если же читатель сошлется на эту книгу в кухонном споре с соседом по поводу своих жилищных прав, то шансов не быть отправленным подальше у него почти нет. Человек, перед которым действительно стоит жилищная проблема, купит официальный текст закона и обратится к специалисту.

И я понял: эта книга написана для студента. Чтобы вписал ее в библиографию к своему реферату. И стоит недорого!

Алексей Леонидов

Лев Клебанов. Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Книга Льва Клебанова «Преступник и преступление…» выпущена издательством «Волтерс Клувер», специализирующимся на деловой и профессиональной литературе. Да и сама новинка очень напоминает методическое пособие для вузов. Впрочем, автор — ученый-правовед — честно указывает, что книга адресована студентам и преподавателям юридических вузов и издается в первую голову для того, чтобы помочь преподавателю расцветить лекции по уголовному праву.

Обращаясь к произведениям различных авторов — от Шекспира до Высоцкого с Шукшиным, — Клебанов использует судьбы их героев как примеры для иллюстрации Уголовного Кодекса Российской Федерации. Правда, никто из несчастных литературных персонажей не жил в эпоху указанной Федерации и тем более ее Уголовного Кодекса, но, разумеется, российского правоведа это не может смущать — «был бы человек, а статья найдется».

Подозреваю также, что современный студент лучше знает судьбу героев отечественных «криминальных» сериалов, а не персонажей Шекспира и Боккаччо, а тем более Шукшина.

Самое интересное в этой книге — попытаться представить себе ее автора: человека, явно увлеченного классической литературой, вложившего немалый труд в свою работу и трогательно посвятившего ее родителям.

А книге придется пылиться на полках библиотек. Хотя из симпатии к ее автору (портрет которого получается очень притягательным) хочется в этом ошибиться.

Алексей Леонидов

Джулия Хартли Мур. Адюльтер. Pro et Contra. (Infidelity: Exploding the Myths)

  • Переводчик: Ю. Евтушенков
  • М.: Рипол Классик, 2006
  • Обложка, 320 стр.
  • ISBN 5-7905-4249-2
  • Тираж: 3000 экз.

Об изменах написано огромное количество книг. Проблема, что и говорить, животрепещущая. Поэты, прозаики, психологи, даже редкие философы — все отметились. Но вот частный сыщик, пищущий об адьюльтере — это что-то новенькое. И хотя бы поэтому интересное.

Автор книги — Джулия Хартли Мур, проработавшая не один год в одном из частных сыскных агентств Австралии, усиленно делится с читательницами своим опытом выведения неверных мужей на чистую воду. Причем делает это настолько бодро и напористо, что мне, мужчине, так и хотелось вытянуть руки по швам и отчеканить: «Виноват… Исправлюсь!» Ощущение было такое, будто сижу в кабинете следователя. Умеют, умеют западные авторы обходиться без розовых соплей и рефлексии. Сказал как отрезал. Порой оторопь берет…

Так вот, в книге минимум психологии, никакой лирики, только сокрушительная прямолинейность бульдозера. Установил пароль на компьютере? Виновен! Быстро бросай этого негодяя. Чересчур внимателен? Ха, знаем таких… Виновен! Никакой пощады. Подробно объясняет, где был и что делал? Виновен! Мы тут не в бирюльки играем, а изобличаем злостного изменщика. Ну и так далее. Факты, факты и еще раз факты. Объяснения, оправдания — это лепет преступника, выслушивать который может только наивная дурочка. И все это не просто так, а с ссылками на богатый опыт выслеживания таких вот мерзавцев.

С одной стороны, может быть, так и надо с неверными и неблагодарными. Не талоны же на усиленное питание им выдавать. С другой стороны, любая женщина, у которой возникли сомнения в безупречности своего суженого, легко может услышать все эти советы от подруги. И на книжку тратиться вовсе незачем. Какая хорошая подруга откажет себе в удовольствии сказать: «А я тебе давно говорила, что он негодяй, сразу надо было его бросить»? То же самое заявляет и Джулия Мур — неутомимый борец с иллюзиями. Только более развернуто.

Словом, частный детектив он и есть частный детектив. Всю книгу можно свести к одной фразе, хорошо знакомой отечественному читателю по уголовным сериалам: «Не верь. Не бойся. Не проси». Будет ли от этого всем хорошо? Кто ж его знает. Но автора больше волнует торжество справедливости, чем химеры вроде большого человеческого счастья. Так что все в рамках конепции.

Одно радует — нет в книжке зашкаливающего феминизма, характерного для западных пишущих дамочек. Автор прямо говорит, что все мужики, конечно, сволочи, но и среди женщин тоже есть нехорошие. Очевидный прорыв. Странно только, что все жены в примерах из жизни — умные и самодостаточные красавицы, а любовницы — уродливые плохообеспеченные дурочки. Чего, интересно, мужикам в Австралии не хватает?

Кирилл Алексеев

Вячеслав Пьецух. Жизнь замечательных людей

  • Авторский сборник
  • М.: Глобулус, НЦ ЭНАС, 2006
  • Переплет, 280 с.
  • ISBN 5-93196-638-2, 5-94851-166-9
  • 5000 экз.

Тихий голос

Уже много лет можно слышать и читать горестные суждения многих литературных критиков, утверждающих смерть литературной составляющей культуры вообще и русской культуры в частности. Данный стон кажется странным и непонятным при посещении любого книжного магазина. Книжный рынок можно назвать переизбыточно преизобильным. Классический литературоцентризм вовсе не уступил место визуальным техникам коммуникации, а стал еще более центричным, всасывая в себя недоступные ранее области реальности. Можно сказать точнее: именно книга, текст стали удостоверением реальности — существует то, что описано и опубликовано. Свое бытие книгами утверждают политики, их секретари, поп-звезды, бизнесмены, их жены и любовницы, бизнесвумены, их мужья и любовники, шпионы (секрет интересен лишь когда выболтан), коммерсанты (их любовники и любовницы в периоде), историки всего и вся, врачи от всех болезней, эзотерики, выдающие вечные тайны, и, даже, иногда, литераторы. Еда (и ее переваривание), сон, секс (очень разный и разнообразный), разные естественные потребности утверждают свою реальность (хотя кто в этой реальности им отказывает) посредством текста и, особенно, авторства. Я есть, поскольку я описал, что я ел (варианты — пил, с кем спал и т. д.). Представляется, что в этой атмосфере корректнее говорить не о конце литературы, а об изменении ее характера. Современный текст всегда заметен, ярок, потому что болтлив и криклив. Его стиль — «Купи меня (необязательно — прочти), я много расскажу». Именно при такой ситуации удивительно, что есть книги, которые шепчут, а то и молчат.

Парадокс бытия настоящей литературы — ее смысл никогда не исчерпывается смыслами слов, из которых состоит текст. Подлинный писатель мучим неспособностью точно назвать то, что хочет; и поэтому кружит вокруг, намекает, иронизирует над языком, всегда для него недостаточным, и, обязательно, над собой, неспособным этим языком овладеть. Так пишутся тексты В. Пьецуха, которые среди болтливой мути современных издательских проектов звучат наполненной тишиной природы среди шума мегаполиса. Пьецух постоянно пытается решить вечную задачу литературы: средствами языка, который по сути своей распределяет мир по словам и значениям, передать целостность и нераздельность, вселенскость мира и, в идеале, отношения к нему. Пьецух видит сквозь быт бытие и знает, что не может это вИдение отразить в словах. Отсюда самоирония, очень похожая на мудрость. Отсюда — память смысла жанра — беллетристика (belle tristo — прекрасная грусть).

В мире (и не только книжном) насильно призывающем: «Веселись!», «Развлекайся!», его книга — глоток чистого воздуха среди смога и гари.

Никита Николаев