Отрывок из новой книги Владимира Козлова «Реальная культура: от Альтернативы до Эмо», выпущенной издательством «Амфора».

Хиппи

Хиппи — первая субкультура, практически в чистом виде «импортированная» с Запада (естественно, с поправкой на «местную специфику»). В отличие от американских хиппи, их отечественные последователи существовали в несвободном обществе, и какие-либо массовые акции — даже пацифистские, не говоря уже о социальных или политических, — были в принципе невозможны. Тем удивительнее узнавать о «демонстрациях» советских хиппи в Гродно и Вильнюсе.

«Дети цветов»

Считается, что само название «хиппи» — «hippie» — происходит от «hipster»: так в 1940-е и 1950-е годы назвали не слишком-то родственных будущим волосатым нон-конформистам джазовых музыкантов. А в 1965 году журналист Майкл Фоллон впервые применил слово «хиппи» к тусовке битников, поселившихся в районе Хейт-Эшбери в Сан-Франциско. Скоро мода на хиппизм распространилась по всей Америке, и слово активно подхватили все СМИ.

Также принято считать, что хиппи — «потомки» битников, так называемого поколения «бит» («Beat Generation»), с которого началась американская контркультура. Движение битников было не слишком массовым. Собственно, и движения не было, скорее лишь тусовка вокруг писателей Уильяма Берроуза и Джека Керуака и поэта Аллена Гинсберга, плюс поклонники их литературы. Но резонанс вокруг себя битники создали большой, потому что откровенно ненавидели общепринятые ценности, погружались в литературные эксперименты и не отказывались и от экспериментов с наркотиками. То, что писали Берроуз, Керуак и Гинсберг, заметно отличалось от американской мейнстрим-литературы того времени. Взять хотя бы автобиографическое описание своих отношений с наркотиками в «Джанки» Берроуза, поездки автостопом по стране в сочетании с «асоциальным» образом жизни в книгах Керуака и самое известное стихотворение Гинсберга «Вой», в котором поэт писал: «Я видел что лучшие умы моего поколения были разбиты безумием голодные влачащиеся по негритянским кварталам на рассвете ища где бы с горяча ширнуться» <Перевод Н. Тихонова.>.

Не зря именно в связи с битникам возникло понятие «контркультура», которое теперь употребляют направо и налево. Битники действительно являлись контркультурой — движением в оппозиции всему официальному, «нормальному» и общепринятому.

От битников хиппи взяли прежде всего неприятие традиционных норм, свободу как главную ценность (в том числе сексуальную), ну и наркотики. Хиппи были уже гораздо более многочисленной субкультурой — к тому времени, как они появились, выросло новое поколение молодых людей, которых не устраивали фальшивые «американские ценности».

С позиций сегодняшнего дня можно по-разному относиться к хиппи. Кто-то видит в них просто молодежь, которая слушала психоделический рок, ела ЛСД, курила траву и исповедовала «свободную любовь». А кто-то считает их нон-конформистми, бросившими вызов обществу, протестовавшими против войны во Вьетнаме и социальной несправедливости. Так или иначе, хиппи наделали немало шума и повлияли на многие более поздние субкультуры.

Главными акциями хиппи, вызвавшими общественный резонанс, были хэппенинг «Human Be-In» в Сан-Франциско в 1967 году, «лето любви» того же года и в том же городе, на которое в окрестностях Хайт-Эшбери собралось около ста тысяч человек, музыкальный фестиваль в Вудстоке, штат Нью-Йорк, в 1969 году. На фестивале выступили Джоан Баэз, Дженис Джоплин, The Grateful Dead, Creedence Clearwater Revival, Crosby, Stills, Nash & Young, Карлос Сантана, The Who, Jefferson Airplane, Джими Хендрикс. Вообще движение хиппи всегда было связано с музыкой — особенно с психоделическими группами вроде The Grateful Dead и Jefferson Airplane.

Наркотики тоже были важной «фишкой» хиппи. Прежде всего, марихуана, которую курили практически все, но еще и ЛСД, и мескалин. Причем речь шла не просто о том, чтобы «вставило». Хиппи — по крайней мере, большая часть их — серьезно верили в «расширение сознания» и духовно-религиозные практики, связанные с «кислотой». Эти идеи тогда же высказывали и серьезные идеологи — Тимоти Лири, Ральф Метцнер и Ричард Элперт.

Еще одним принципиальным убеждением хиппи был пацифизм. Они не только протестовали против войны во Вьетнаме, но и всячески отрицали любое насилие. Один из лозунгов провозглашал «Flower Power» — «власть цветов», и самих представителей хиппи за это часто называли «flower children» — «дети цветов». В этом, конечно, проявлялась наивность всего движения: даже в то время было понятно — сколько ни забрасывай танки цветами, этим их не остановишь; мирные протесты легко можно подавить грубой силой.

Хиппи всячески пропагандировали и практиковали «свободную любовь». Это была своего рода реакция на все еще пуританские взгляды американского обывателя (ведь совсем недавно, в начале 1960-х, разразился скандал из-за публикации «Лолиты» Владимира Набокова). Среди «теоретических основ» «сексуальной революции» 1960-х, в которой немалую роль сыграли хиппи, была книга философа и социолога Герберта Маркузе «Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда».

Другими основными идеями хиппи были вегетарианство и здоровое питание, коммунальное и кооперативное общежитие как альтернатива традиционным государственно-общественным формам, интерес к нетрадиционным религиям, прежде всего восточным, духовный поиск и свободная самореализация.

У нас

В СССР идеи хиппи проникли, как рассказывают очевидцы, уже в середине 1960-х. Ясно, что здесь тогда не было ни психоделических наркотиков, ни своего психоделического рока. Поэтому слушали в основном западные группы — достать записи, в принципе, было возможно: привезенные с Запада пластинки перепродавались и переписывались на бобины. А уж идеям хиппизма тем более никто не мог помешать распространяться среди жаждущей свободы молодежи.

Из интервью Алика Олисевича:

В середине 1960-х гг. в Риге, Таллине, Львове, Москве стали появляться небольшие группки людей. По сравнению с Западом очень малочисленные. […] У нас хиппи были диссидентами, и их было совсем немного — 30 человек в Риге, около 50-ти — во Львове, а в 1970-е гг. влияние хиппи-культуры на молодежь увеличилось, и все больше людей присоединялось к движению. Они расширяли связи с другими городами, и вскоре образовалось сообщество людей с собственной культурой и взглядами. Они слушали другую музыку, которая сыграла очень важную роль. Это была музыка некоммерческая, а группы исповедовали образ жизни — Doors, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Нейл Янг и другие. Правда, были люди которые перенимали только внешние атрибуты: длинные волосы, широкие брюки, «фенечки» — их превлекал сам романтизм движения.

Не зря первые хиппи-тусовки возникли в Риге и Львове — городах, расположенных вблизи границ СССР. До них быстрее доходили западные журналы и пластинки. Были, естественно, хиппи и в Москве и Ленинграде. В Москве в основном тусовались на улице Горького, которую стиляги именовали «Бродвей», а хиппи называли просто «стрит». Там с конца 1960-х можно было постоянно увидеть длинноволосых парней и девушек с самопальными бусами и значками, сделанными из фотографий любимых групп. И если существование хиппи в столице не кажется странным — все-таки до Москвы информация из-за «железного занавеса» доходила через дипломатов, приезжавших иностранцев, выезжающих за рубеж артистов и спортсменов, — то окраинные тусовки были своего рода феноменом.

Из интервью Алика Олисевича:

До 1971 г. Львов был своеобразной Меккой хиппи. В 1976 г. во Львове мы организовали первый рок-фестиваль, настоящий братский мини-Вудсток: окло 100 хиппи съехались сюда, включая хиппи из Росси и Прибалтики. Происходило все в Святом Саду — сад действующего монастыря Кармелиток Босых — знаменитом месте в Львове, где в 70-е годы собирались хиппи. Затем в 1977 г. приехали 300 человек отметить день памяти Джими Хендрикса. Но провести мероприятие не удалось — «сейшн» наметили на 18 сентября, а 17 сентября был социалистический праздник воссоединения Западной Украины и Восточной, и около 500 человек, собравшихся на «сейшн» из разных городов СССР, были арестованы по подозрению в срыве праздника.

Вообще, оценить количество хиппи в СССР довольно сложно. Ясно, что никаких соцопросов и чего-то подобного не было. Сами же люди из хиппи-тусовки часто приводят довольно небольшие цифры.

Из интервью Геннадия Зайцева:

Примерно до 1975 года их количество колебалось от 10 до 20 человек по городу (Ленинграду — В. К.). Самый благодатный период для хиппового движения — 1975-1978 гг. Количество хиппи варьировалась в зависимости от прессинга со стороны властей, и в самый жесткий год, 1980-й, в Питере, составляло всего пять человек.

В 1970-е годы местом паломничества советских хиппи становится Таллинн. Рассказывают, что у одного из костелов, рядом с кафе «Пегас», было место, прозванное «Горка», на котором летом собиралось до нескольких сотен хиппанов со всей страны. А на рок-концерты, которые в Прибалтике — в отличие от почти всей остальной страны — не запрещались, собирались по нескольку тысяч человек.

Постепенно в Советском Союзе образовалась целая сеть хипповских коммун, подпольных «флэтов», на которые мог вписаться хиппи, приехавший из другого города. Основным их способом передвижения по стране был автостоп. В теплые месяцы тысячи хиппи со всего Союза устремлялись в Крым. Музыкальный критик Артемий Троицкий вспоминает в своей книге «Рок в СССР», что в Ялте был рынок, где хиппи торговали одеждой, пластинками и «фенечками», и там же существовало множество временных — «летних» — коммун, располагавшихся чуть ли не под открытым небом. Зарабатывание денег никогда не являлось чем-то важным для советских хиппи. Многие жили «чем бог пошлет», не считая зазорным выпрашивание денег у прохожих. Для обозначения этого они изобрели специальное словечко «аскать» (от английского слова «ask» — «просить»), и некоторые хиппаны стали настоящими профессионалами «аскания».

Советские хиппи называли свою тусовку «системой». Говорят, что слово это появилось в Питере, но прижилось потом и в Москве и других городах. В этом названии есть свой парадокс: ведь с контркультурных позиций «системой» как раз является государственно-общественная машина, в оппозиции которой находятся нон-конформисты.

Хиппи, как носители неофициальной, контркультурной идеологии активно контактировали с интеллигенцией и богемой, с религиозными кругами. Идеологический пресс заставлял всех, кто в той или иной степени выпадал из социалистического «мейнстрима», искать контактов друг с другом.

Вокруг «системы» и внутри нее находилось много творческих людей — писателей, поэтов, художников, музыкантов. Практически с начала 1970-х хиппи-тусовка пересекалась с рок-тусовкой, и многие ранние группы советского рока имели тесный контакт с «системой» как единственной в то время андеграундной творческой средой. В хипповских кругах ходят и легенды о том, что даже криминалы относились к ним с уважением: они, как и «воры в законе», не имели ни имущества, ни прописки, ни семьи. Впрочем, на этом сходство заканчивалось.

Сегодня об идеологии советских хиппи написаны целые исследования и трактаты. Читая их, человек, не имевший отношения к «системе», может представить себе идиллическую картину: люди, посвящают жизнь творчеству и духовному поиску, их главная ценность — любовь, а один другому — «друг, товарищ и брат». Почти коммунизм, но с обратным знаком. В реальности все не всегда было так замечательно. Во-первых, советская система старалась подавлять все идеологически чуждое, включая и хиппи-тусовки. Пусть в ГУЛАГ уже не отправляли, но в психушку можно было запросто угодить. Во-вторых, «духовный поиск» был главным далеко не для всей тусовки. Кто-то просто пьянствовал и пользовался преимуществом «свободной любви».

Из интервью Сергея «Айм Сори»:

Когда в отношении «системы» употребляют слова «идеология» или «философия», я прямо корчусь. Мы просто жили по триаде «секс, драгс, рок-н-ролл». Только «драгс» можно заменить на всеобъемлющее слово «кайф». Мы ни с кем не боролись — это с нами боролись…

Советский протест

Но бывало и по-другому. Рассказывают об антивоенных демонстрациях, организованных хиппи в начале 1970-х. Точной информации о них нет, все построено на воспоминаниях очевидцев. Говорят, что московские хиппи провели демонстрацию 1 июня 1971 года, в Международный день защиты детей, у американского посольства — протестуя против войны во Вьетнаме. Этим они не только подтвердили идеологическую близость своим заокеанским коллегам, но и фактически ничем не противоречили официальной советской идеологии: пресса в СССР неоднократно поливала грязью «американский империализм» за его «агрессию против свободолюбивого Вьетнама». Вспоминают, что у посольства собралось несколько тысяч человек, но завершилось все печально, потому что в СССР протестовать можно было только организованно и «под руководством партии и комсомола». Демонстрацию разогнали, участников повыгоняли с работы или из вузов, а кое-кого даже сдали в «дурку».

В августе того же года демонстрация хиппи прошла в белорусском приграничном городе Гродно. Причем, если верить рассказам о ней, все было гораздо круче, чем в Москве: протестовали уже не против «империализма», а против притеснений самих хиппи. Рассказывают, что около сотни молодых людей с длинными волосами, одетых в цветные рубахи и джинсы-клеш, вышли с плакатами «Руки прочь от длинных волос», «Прекратите террор», «Свободу рок-н-роллу», «All you need is Love» на центральную улицу. Ясно, что советская пресса ни о чем подобном писать не могла, и открытых документальных свидетельств того, что в августе 1971-го происходило на Советской площади в Гродно, нет.

Через несколько дней похожая демонстрация вроде как состоялась и в Вильнюсе. Говорят, что вильнюсские хиппи вышли с плакатами в защиту гродненцев на площадь у башни Гедимина, в центре города. Документов, подтверждающих эту акцию, тоже нет, но и на пустом месте такие легенды не создаются.

Есть еще легенда о массовой манифестации в Ленинграде в 1979 году, когда там прошел слух о концерте Карлоса Сантаны и группы «Би Джиз» на Дворцовой площади, который якобы отменили в последний момент. Рассказывают, что по Невскому проспекту шли несколько сотен человек, в том числе хиппи.

Была ли советская хиппи-тусовка реальной оппозицией «совку»? На каком-то уровне — да. Но «система» не являлась политическим движением, не готовила революцию против существующей власти. В какой-то степени она помогала выжить человеку с творческими амбициями, который не хотел — или не мог — их реализовать в официальных структурах.

Движение хиппи неизбежно ассоциируется с наркотиками. От наркоманских ярлыков субкультуре никуда не уйти: еще в 1960-е был провозглашен лозунг «Sex, Drugs & Rock’n’Roll», и в культуре хиппи психоделики и трава всегда занимали особое место. В СССР было несколько по-другому. Психоделики были не так доступны, а трава не так распространена. И поэтому, когда некоторые из хиппанов 1970-х говорят сегодня в интервью, что к наркотикам близко не подходили, этому можно верить. Хотя наркотики в хипповой «системе» советских времен однозначно присутствовали, как и алкоголь, отчасти компенсирующий их нехватку.

Из интервью Геннадия Зайцева:

Изначально в Москве преобладал лозунг «Sex, Drugs & Rock’N’Roll», а в Питере — «Love, Peace, Freedom, Happynes». И любовь в Питере понимали как Всеобъемлющую — в Москве также, но в большей степени как плотскую. В Питере было строгое разделение на хиппи и наркоманов. Хиппи либо не допускали, либо выдавливали последних из своего окружения, поскольку считалось, что Движение и наркотики — вещи абсолютно невзаимосвязанные. Наркомания существовала со времен Египта и американских индейцев, а наше Движение возникло в середине 60-х.

Как и в любой субкультуре, в хиппи-тусовку входили и «идейные» хиппаны, и «позеры», люди, которых привлекала внешняя атрибутика. Люди из «системы» объясняют увядание движения в 1990-е годы тем, что в какой-то момент «левых» стало намного больше, чем «идейных», многие из которых к тому же эмигрировали. «Система» оказалась захвачена популистским, люмпенским элементом. Возможно — подобные вещи происходят в любой субкультуре.

Но были и другие причины — довольно банальные. «Протестное» движение ослабевает, когда у него не остается против чего протестовать. Распад СССР и обвал советской идеологии «отняли» у хиппи объект их духовной оппозиции. Все стало можно. Ну и вдобавок, сама идеология за тридцать лет заметно потеряла актуальность. Какая «цветочная оппозиция» в мире, который стал куда более жестким и циничным, чем в конце 1960-х?

Движение хиппи в России не имело — и не могло иметь из-за коммунистического строя — такого значения, как на Западе, где благодаря хиппизму поменялось отношение общества ко многим вещам: от свободной любви до здорового питания. В СССР хиппи вынуждены были существовать в андеграундном гетто, и влияние субкультуры ощущалось только на уровне музыкально-артистической тусовки. К тому времени, как хиппи и прочие субкультуры вышли из подполья, многое изменилось в обществе, и их идеи уже воспринимались по-другому — не так свежо и актуально, как двадцать лет назад.

При этом в СССР хиппи-тусовка оказалась живучей. В нее приходили новые поколения, а старые «хиппаны» уходить не собирались. В отличие от Америки, где б[о]льшая часть бывших хиппи прекрасно встроилась в общество — слегка изменившееся под их влиянием, — в СССР вариантов было гораздо меньше. Или ты «завязывал» с хипповыми идеалами и становился нормальным советским гражданином, или оставался в глубоком андеграунде, вел «антисоциальный образ жизни», постоянно подвергался репрессиям со стороны официальных органов и рисковал попасть под суд за «тунеядство».

Стиль

Основной одеждой хиппи являются джинсы. Расклешенные внизу, они — вместе с психоделическим роком, наркотиками и сексуальной революцией — стали символами хиппи-культуры. Их носили и советские хиппи, а отсутствие импортных джинсов в магазинах компенсировалось самопальными, сшитыми отечественными умельцами.

Кроме этого, к стилю хиппи принадлежали «психоделические» самокрашеные майки — «tie dyed». Их красили, завязав узелками, в результате чего получались всевозможные «психоделические» узоры.

Еще одна неизбежная деталь облика хиппи — длинные волосы, «хаер». Несмотря на гонения на «волосатых», для парня-хиппи отращивание волос было нормой. Особой деталью стиля хиппи были «фенечки» («феньки») — браслеты ручной работы из бисера, ниток или кожи. Происхождение этого слова — загадка. Некоторые считают, что это искаженное английское «thing» — «вещь, штучка».

Изначально фенечка была заимствована американскими хиппи у индейцев и использовалась как символ дружбы — после обмена фенечками хиппи считались названными братьями. В меньшей степени этот обычай существовал и у советских хиппи.

Место в культуре

Хиппи стали героями немалого количества фильмов и книг. Романы «На дороге» Керуака и «Электро-прохладительный кислотный тест» Вулфа, фильмы «Беспечный ездок» и «Забриски-Пойнт» давно считаются культовыми и предствляют собой отдельную тему.

В России можно упомянуть фильм Артура Аристакисяна «Место на земле» о хипповской коммуне, а также распространяемый в Интернете под псевдонимом «Крот» текст «Сага о Системе». Существуют и артисты, пропагандирующие хиппи-культуру. Самый яркий из таких примеров на российской андеграундной рок-сцене — группа «Умка и Броневичок» во главе с певицей Анной Герасимовой по прозвищу Умка.

Сегодня нельзя говорить, что в России — да и во всем мире — движение хиппи ушло в небытие. Пусть и немногочисленные, отечественные «дети цветов» все еще существуют. Более того, к выжившим первым советским хиппанам, достигшим уже пенсионного возраста, добавляются время от времени и совсем юные парни и девушки, привлеченные теми же идеалами и эстетикой. Процесс, в общем, естественный: если сегодня находятся молодые люди, которые слушают старые группы, давно уже не «модные» и не «актуальные», то будут и те, кого привлекут идеи почти уже забытых субкультур.

Александр Соловьев, Валерия Башкирова

Крупнейшие мировые аферы. Искусство обмана и обман как искусство

Эта книга рассказывает о крупнейших мировых аферах и аферистах. Тюльпановая лихорадка в Голландии, Компания Южных морей в Великобритании, строительство Панамского канала — аферы, от которых пострадали экономики целых стран и тысячи людей, а также старые как мир уловки лекарей-шарлатанов и безобидные и смешные газетные утки рассматриваются в первой части книги. Во второй и третьей частях речь идет о людях, изощренный ум которых в сочетании с жаждой наживы и природным артистизмом толкал на самые немыслимые предприятия. Это и «охотники до смелых расчетов», романтики — не столько аферисты, сколько авантюристы, — и «деловые люди», дети нашего прагматичного века. В основу книги легли статьи известных журналистов ИД «Коммерсантъ», опубликованные в рубрике STORY в журнале «Коммерсантъ ДЕНЬГИ». Эта книга, написанная живым и ярким языком, будет полезна специалистам и интересна широкому кругу читателей.

К терапевту!

• Место действия: Италия, Франция, США и весь мир
• Время действия: от эпохи Возрождения до наших дней
• Corpus delicti: торговля фальшивыми лекарственными препаратами, недобросовестная реклама
• Масштаб: глобальный
• Действующие лица: шарлатаны от медицины и легковерные люди
• Тип: P2P

Есть болезни — есть спрос на лекарства. А если настоящих лекарств нет, в ход идут разного рода «чудодейственные средства» — «универсальный болеутолитель», которым тетя Поли потчевала Тома Сойера, патентованные лекарства, эликсир вечной молодости, гербалайф, БАДы, тайские таблетки, средства для похудения за один день. А люди хотят всего и сразу!

Более века назад, в 1906 году, в США был принят закон «О пищевых товарах и лекарственных средствах» . С тех пор аналогичные законы, предусматривающие длительные испытания лекарственных препаратов, обязательную сертификацию, строгое наказание за продажу подделок и т. д., были разработаны практически во всех странах мира. Но ничего не помогает — ведь люди так хотят быть здоровыми, красивыми и жить вечно, и желательно, не прилагая к этому никаких усилий. Проглотил таблетку — и порядок. А раз есть спрос — есть и предложение…

Люди, специализирующиеся на облегчении телесных страданий, появились одновременно с собственно родом человеческим. Шаманы, знахари, а позднее дипломированные врачи и фармацевтические компании зарабатывали свой хлеб, оказывая больным посильную помощь. Однако наряду с честными эскулапами существовала и существует особая порода шарлатанов — людей, наживающихся на истинных и мнимых недугах своих клиентов с помощью совершенно негодных лекарств и методов лечения.

Наука относится к таким субъектам с нескрываемым презрением, однако ничего не может с ними поделать, поскольку сами шарлатаны существуют исключительно благодаря науке. Дело в том, что чем дальше наука продвигается вперед, тем сильнее люди верят во всемогущество врачей. Но поскольку медицина во многих случаях все еще оказывается бессильной, находятся люди, которые берутся за плату сделать то, за что не взялся бы ни один доктор, чтящий клятву Гиппократа.

Ни древность, ни Средние века не знали шарлатанства, поскольку в те времена медицина находилась в зачаточном состоянии и каждый доктор, будь то Гален или Авиценна, был скорее магом и алхимиком, чем лечащим врачом. Но как только медицина стала на научную почву и люди начали доверять ученым, появились хитрецы, выдававшие себя за светил науки. Современники Парацельса, ранее доверявшие только молитвам и традиционным рецептам народной медицины, уверовали в целебную силу новых препаратов, и началась эра недобросовестных фармацевтов. Главным фактором их успеха часто служил пропагандистский дар.

Эпоха Возрождения принесла с собой колоссальную веру в возможности человеческого разума, чем не преминули воспользоваться бесчисленные мошенники, выдававшие себя за изобретателей чудодейственных эликсиров. А поскольку тогда наибольшего развития наука достигла в Италии, множество шарлатанов появилось именно там. Шарлатанство здесь стало вполне обычным занятием, а городок Черрето, расположенный на юге страны, — центром подготовки медицинских самозванцев.

К началу XVII века выходцы из Черрето вели свои дела по всей Италии, а слово «черретано» (уроженец Черрето) стало обозначать и их «профессию», трансформировавшись в дальнейшем во французское charlatan. О методах «черретано» можно судить по рассказам иностранных путешественников, которые имели возможность наблюдать этих людей за работой. Так, англичанин Том Кориат, побывавший в Венеции в начале XVII века, свидетельствовал: «Шарлатаны эти устанавливают свои сундуки на помосте, изукрашенном разной мишурой. Когда все они заберутся на сцену — одни в масках, словно дураки в театральных пьесах, другие разодетые, как женщины […] начинается музыка […] Пока музыка играет, главный шарлатан достает из сундука свои товары и полчаса со всякими преувеличениями расхваливает свои лекарства и сласти, хотя многие из них являются подделками, или фальшивками. Меня часто увлекали эти прирожденные ораторы, поскольку они рассказывали свои небылицы с таким великолепным изяществом […] что часто вызывали у незнакомцев истинное восхищение […] Продают они в основном притирки, целебную воду, листы с текстами любовных песен, аптечные лекарства и целую кучу прочего хлама». Так утвердился главный закон шарлатанского ремесла, действующий до сих пор: в конкурентной борьбе побеждает не тот, у кого лучше лекарство, а тот, кто лучше рекламирует свой товар.

Вскоре свои «черретано» стали появляться и за пределами Италии, чему не в последнюю очередь способствовало всеобщее увлечение учеными занятиями. Методы торговли при этом оставались теми же — продавцы устраивали театрализованные представления, развлекали и убалтывали публику, а после предлагали приобрести какое-нибудь зелье. Так, в 1618 году в Париже, на площади Дофина, возник балаган братьев Жирар, который в течение 10 лет успешно снабжал парижан совершенно бесполезными снадобьями. Братья Антуан и Филипп показали себя истинными приверженцами итальянских традиций, разыгрывая перед публикой диалоги в стиле комедии дель арте. Антуан Жирар, принявший артистический псевдоним Табарен, появлялся перед публикой в клоунском костюме и с деревянным мечом в руках, а его брат, назвавшийся Мондором, вступал с ним в перепалку. Диалоги артистов, по-видимому, были весьма остроумными, поскольку современные искусствоведы считают Табарена и Мондора прямыми предшественниками Мольера и Лафонтена. Бизнес оказался настолько успешным, что, отойдя от дел в 1628 году, братья смогли купить поместье под Орлеаном, где и провели остаток своих дней в безмятежном довольстве.

Если в XVII веке шарлатаны были вынуждены рекламировать свои товары исключительно с помощью собственной глотки, то в следующем столетии им на помощь пришла печатная реклама в периодических изданиях, которая, как выяснилось, имела огромный потенциал. В те годы газетная реклама получила наибольшее развитие в Англии, где была свободная пресса и множество изданий, поэтому и шарлатанство смогло выйти на новый уровень именно в этой стране.

Прежде всего английские шарлатаны придумали рассылку медикаментов по почте. Если традиционный врач ставил диагноз и избирал методы лечения только после осмотра пациента, то теперь любой читатель газеты мог самостоятельно поставить себе диагноз на основе симптомов, изложенных в рекламном объявлении, а затем заказать понравившееся средство. Большим спросом у публики пользовалось так называемое болеутоляющее ожерелье, которое можно было получить бандеролью. Создатели «чудо-ожерелья» знали толк в рекламе и вовсю эксплуатировали достижения науки. Во-первых, создание ожерелья приписывалось некоему врачу по фамилии Чемберлен, а династия врачей с такой фамилией была хорошо известна современникам. Во-вторых, в те годы медики были уверены: высокая смертность среди младенцев объясняется тем, что малыши не могут вынести боли от режущихся зубов. Продавцы «болеутоляющего ожерелья» гарантировали, что их товар «облегчает прорезание зубов» и тем самым «снижает риск детской смертности». Фактически благодаря газетной рекламе зародился новый тип шарлатанов, которые получали патент на изобретенные ими препараты, а после зарабатывали деньги на их распространении. Кроме того, производители подобных средств опирались на авторитет науки.

Так, больные могли приобрести таблетки с исключительно научным латинским названием pilulae in omnes morbos (таблетки от всех болезней) или же «великий сердечный эликсир», который якобы «был одобрен более чем двадцатью лучшими врачами медицинского колледжа». По подсчетам исследователей, около 10 % тогдашних рекламных объявлений принадлежало именно шарлатанам. А поскольку газетная реклама в те годы была еще достаточно новым явлением, эффект от нее был впечатляющим.

Так, например, доктор Роберт Джеймс, продававший «порошок доктора Джеймса», хвастался, что за 20 лет своей деятельности продал около 1,6 млн. порций своего зелья.

Другим английским ноу-хау была имитация высокой учености самозваных светил. Иными словами, если раньше шарлатан не гнушался обрядиться клоуном, то теперь он, отдавая дань моде эпохи Просвещения, предпочитал щеголять в профессорской мантии. Так, общеевропейскую известность приобрел англичанин Джон Тейлор, более известный как шевалье (дворянин) Тейлор.

Этот британец действительно имел медицинское образование, однако в деле саморекламы он преуспел куда больше, чем на поприще медицины. Проще говоря, Тейлор понял, что честная практика связана с большой ответственностью и небольшими доходами, в то время как карьера гастролирующего врача-самозванца сулит деньги и славу, а вероятность попасться на врачебной ошибке минимальна. С тех пор доктор Тейлор лечил пациентов с помощью рискованных непроверенных методов и, забрав гонорар, спешил как можно скорее скрыться.

Деятельность «светила» была обставлена с чрезвычайной помпой. Тейлор провозгласил себя личным хирургом-окулистом короля Георга II , а также «офтальмиатером» (офтальмологом) Папы Римского, императора Священной Римской империи и еще нескольких важных особ, в том числе вице-короля Индии и некоей мифической грузинской принцессы. Тейлор, окруженный толпой слуг и почитателей, разъезжал по городам Европы в карете, на дверцах которой были изображены глаза, и всюду произносил напыщенные речи, в которых потоки самовосхваления перемешивались с непонятными медицинскими терминами. Затем начиналась череда «чудесных исцелений». Самозванец смело резал катаракты, после чего накладывал прооперированным повязки и запрещал их снимать в течение нескольких дней, которых ему хватало для того, чтобы уехать из города как можно дальше.

По словам современника, он руководствовался достаточно простым принципом: «Если операция увенчается успехом, тем лучше, если же нет — пациент останется таким же слепым, как и был до операции». Впрочем, не все его пациенты оставались при своем.

Известно, например, что композитор Гендель именно после операции Тейлора окончательно ослеп, а Иоганн Себастьян Бах, по мнению некоторых биографов, умер от осложнений. Незадолго до смерти ослеп и сам Тейлор.

Еще большей славы добился другой офтальмолог — Джеймс Грэхем , который, вероятно, вполне искренне полагал, что нашел способ исцелить все недуги человечества. В молодые годы начинающий врач съездил в Америку, где познакомился с Бенджамином Франклином и пришел в восторг от его опытов с электричеством.

Грэхем решил, что с помощью электроэнергии сможет напитать живительной силой любого больного, и, вернувшись в Лондон, в 1775 году начал собственную практику. Грэхему удалось привлечь нескольких богатых клиентов, что позволило ему в 1779 году открыть грандиозный «Храм здоровья», представлявший собой нечто среднее между частной клиникой и увеселительным заведением. Вход в «Храм здоровья» стоил две гинеи — значительная сумма по тем временам, но внутреннее убранство того стоило.

В богато отделанных залах играла музыка, среди цветов и античных статуй бродили девушки, одетые на манер греческих богинь.

Жаждущие приобщения к последним достижениям науки могли послушать лекции самого Грэхема или же пройти курс лечения по его методике. Лечение обычно заключалось в том, что пациент садился на подобие электрического стула и наслаждался легкими разрядами тока. Те, кому было мало диковинных электрических аппаратов, могли провести время в грязевых ваннах, которые, по словам Грэхема, питали организм всем необходимым для жизнедеятельности. Доктор даже утверждал, что лично провел две недели без еды, сидя в ванной. Впрочем, самым привлекательным в его ваннах была не грязь, а Эмма Лайон — будущая знаменитая леди Гамильтон и любовница адмирала Нельсона, а в те времена лучшая из «богинь здоровья» грэхемского «Храма».

Для тех же, кому общение с Эммой не могло помочь, существовала «божественная кровать», которая за одну ночь исцеляла мужчин от импотенции, а женщин от бесплодия. Ночь в «божественной кровати» стоила ?50, что примерно соответствовало годовому доходу джентльмена средней руки, но желающие выспаться в чудесной постели все равно находились. В первое время «Храм здоровья» пользовался бешеной популярностью, но уже в 1782 году его пришлось закрыть, поскольку доходы от заведения не могли покрыть гигантских долгов доктора. После этого провала звезда Грэхема закатилась, хотя он и пытался сопротивляться ударам судьбы. Для начала доктор попытался заняться просвещением масс, рассказывая им о сексе, но после лекции о «тихих радостях супружеской жизни» ему запретили выступать перед публикой из-за «неприличного содержания» его речей. На склоне лет Грэхем и вовсе превратился в некое подобие городского сумасшедшего — он призывал пить только воду и носить одеяния только из трав и дерна, поскольку шерстяная одежда причиняет здоровью непоправимый вред.

Таким образом, XVIII век стал свидетелем появления шарлатанов нового типа — ученых-ренегатов, перешедших в лагерь противника и променявших честный и скромный труд врача на щедро оплачиваемую деятельность.

XIX век дал миру подлинную революцию в медицине, и племя шарлатанов не могло не воспользоваться такой возможностью.

К шоуменам, держателям патентов и псевдоученым, существовавшим в предыдущие века, добавился новый тип — корпоративные шарлатаны.

Родиной крупного шарлатанства стали США, где привычка вести бизнес с размахом существовала с первых лет независимости. Около 1805 года в Филадельфии обосновался бывший башмачник Томас Дайот, который начал патентовать и продавать свои лекарства. Хотя их целебные свойства были довольно сомнительными, Дайот сумел потеснить конкурентов благодаря грамотному маркетингу. Себя он провозгласил доктором, который якобы проработал много лет в Лондоне и Вест-Индии, а свою фирму именовал не иначе как колледжем, и публика начала с удовольствием покупать его эликсиры. Предприниматель смелопоглощал конкурентов, снижая цены на свои товары, а после — скупая патенты разорившихся фирм. Дела велись с размахом.

К 1810 году его фирма уже имела 41 отделение в 36 городах страны, а к 1814 году в одном только штате Нью-Йорк его отделения были в 14 городах. Со временем Дайот прикупил несколько стекольных заводов, на которых начал изготовлять бутылки для своих препаратов, причем задолго до менеджеров Coca-Cola бизнесмен додумался придавать своим бутылкам особую, сразу узнаваемую форму, чтобы продукция его «колледжа» всегда имела фирменную упаковку. С годами бизнес Дайота настолько окреп, что в распоряжении предпринимателя оказался целый город, построенный вокруг фабрики, на которой изготавливались его лекарства. В Дайотсвиле каждый житель подчинялся строгому уставу и должен был мириться с запретом на азартные игры, сквернословие и алкоголь. К концу карьеры Дайот жил в поместье, которое стоило $250 тыс., получал сказочный годовой доход в размере $25 тыс. и разъезжал в экипаже, которому мог бы позавидовать английский лорд.

Существовали и фирмы поменьше, причем расцвет их пришелся на вторую половину XIX века. Так, в 1881 году американцы Хили, Бигелоу и Оливер основали компанию индейской медицины Kickapoo , которая на поверку оказывалась передвижным шоу наподобие цирка шапито. Фактически представления Kickapoo мало чем отличались от представлений средневековых «черретано» — с той лишь разницей, что в шоу XIX века принимали участие настоящие индейцы, который в перерыве между туземными плясками рассказывали публике, как всевозможные индейские мази и притирки спасали их от неминуемой гибели. Была и другая особенность. Сотрудники компании Kickapoo и других подобных балаганов отличались способностью придумывать симптомы истинных или несуществующих болезней и запугивать ими доверчивых зрителей.

По свидетельствам современников, «доктора» из шоу умело вводили публику в состояние легкой паники: «Вы когда-нибудь поутру чувствовали, что вам тяжело встать? У вас отличный сон и отличный аппетит, но вам совершенно не хочется вставать! Когда-нибудь такое с вами было?.. Ладно, ребята, может, вы того и не знаете, но это первый симптом прогрессирующего туберкулеза!» Если же аудитория слабо реагировала, шоумен продолжал:

«Вы вот смеетесь… а в каждом из вас гнездятся семена смерти! Что это, рак? Или, может быть, туберкулез? Или, может, какая-нибудь неизвестная науке болезнь?» Когда публика доходила до нужной кондиции, ее начинали пугать страшными историями о жизни и смерти известных людей: «Болезнь почек заползает в вас тихо, как змея. Аки тать в нощи! И не смотрит, богатый ты или бедный. Вот архиепископ Кентерберийский шел по лестнице из английской церкви, да вдруг как свалится, что твой бычок на бойне! Помер! Ну, они там вскрытие сделали и ничегошеньки не нашли ни в желудке, ни в сердце, ни в легких. Но, джентльмены, когда они заглянули ему в почки… да, джентльмены, почки у него были, что ваши тухлые помидоры». В качестве экспоната использовался гигантский червь нематода — кишечный паразит, купленный на скотобойне и заспиртованный в банке. Естественно, публика узнавала, что такие страшилища могут завестись в животе у любого, если только не принимать соответствующие микстуры. Продажи шли с большим успехом.

Несмотря на блестящие успехи Томаса Дайота, в целом XIX век оставался эпохой шарлатанов-одиночек и балаганов вроде Kickapoo. По-прежнему по обе стороны океана люди с удовольствием покупали всевозможные лекарства от всех болезней, произведенные полукустарным способом, и платили за консультации самозваным светилам. Наука же, как всегда, помогала шарлатанам самим ходом своего развития. Поскольку ученые постепенно уточняли свои представления о болезнях и с годами число распознаваемых заболеваний росло, появилась возможность лечить людей от выдуманных недугов, таких как меланхолия, избыток «дурной желчи» и т. п.

Главным средством борьбы против подобных напастей оставалось известное с древности кровопускание, которым нередко злоупотребляли как врачи, так и сами пациенты.

Начало ХХ века было эпохой расцвета патентованных лекарств, которые продавались и в аптеках, и по почте, и методом прямых продаж, причем без какого-либо контроля со стороны властей или ученого сообщества. В США неоднократно предпринимались попытки законодательно защитить потребителей от недоброкачественных медикаментов, регулярно срывавшиеся фармакологическим лобби. В результате американцев лечил кто угодно чем угодно и от чего угодно. Зато один взгляд на тогдашние газеты создавал иллюзию, будто все болезни уже побеждены. Так, в 1906 году некий доктор Кинг предлагал покупателям «единственное верное средство от туберкулеза», а доктор Руперт Уэллс — лекарство, которое «лечит рак на дому без боли, пластырей и операций».

Причем доктор Уэллс был не единственным «победителем» рака.

Доктор Чамли и его супруга тоже предлагали спасти от этой страшной болезни «без ножа и боли». Как утверждали супруги Чамли, «любое уплотнение в любой женской груди есть рак». Понятно, что при таком методе диагностики количество пациентов, спасенных доктором и его супругой, было просто ошеломляющим.

Гром над шарлатанами прогремел в 1905 году, когда в популярном журнале Collier?s начали выходить статьи Сэмюэла Адамса под общим заголовком «Большая американская афера». Журналист обрушился на компанию Duffy , производившую «целебное виски», которое якобы было создано «по формуле, изобретенной одним из величайших химиков мира», одобрено «семью тысячами химиков» и принято в качестве лекарства в «двух тысячах больниц».

На поверку «целебное виски» оказалось самым обычным алкоголем, и против шарлатанов ополчились многочисленные борцы за трезвость. Борцов с шарлатанами поддержал президент США

Теодор Рузвельт, и в 1906 году конгресс принял закон «О пищевых товарах и лекарственных средствах» , позволявший запрещать медикаменты, которые могли быть опасны для здоровья или просто были не тем, чем названы на этикетке. После принятия закона 1906 года в США начался процесс вытеснения мелких производителей лекарств крупными фармацевтическими корпорациями, который несколько позже распространился и на Европу.

К середине ХХ века большинство цивилизованных стран имело строгое законодательство, запрещающее применять препараты и методы лечения, не прошедшие должного тестирования.

Однако развитие науки, как всегда, помогло шарлатанам справиться с на двигающимся кризисом. В ХХ веке благодаря вполне серьезным ученым в моду вошли идеи возвращения к природе, чем не замедлили воспользоваться шарлатаны. Так, американские законы о тестировании новых препаратов относятся к лекарствам, созданным на основе синтезированных веществ, а значит, средства, созданные из природных компонентов, не нуждаются в одобрении Агентства по продовольствию и медикаментам (FDA). Образовавшейся законодательной «дырой» воспользовались многочисленные изобретатели всевозможных эликсиров, кроме того, некоторые изобретали средства, эффективность которых трудно оценить. Так, препарат для лечения рака лаэтрил, созданный Эрнстом Кребсом еще в 1950 году из абрикосовых косточек, до сих пор находится вне правового поля, поскольку FDA не одобряло его и не запрещало.

Наука начала помогать шарлатанам и другими способами. Прежде всего ХХ век стал эпохой расцвета психологических консультаций, а поскольку увидеть результаты работы психолога или психоаналитика сложнее, чем понять, от какой таблетки скончался пациент, многие шарлатаны переквалифицировались в психотерапевтов. Кроме того, развитие медицинских знаний позволило различать столько неуловимых симптомов и синдромов, что почти каждый человек сегодня может при желании найти у себя ту или иную истинную или мнимую болезнь. С недавних пор у пациентов стали диагностировать «синдром беспокойных ног» (СБН), который проявляется в неудержимом желании двигать ногами. Уже разработаны методы лечения СБН с применением транквилизаторов и особых процедур.

Правда, специалисты вынуждены признать, что чаще всего помогают «умеренные физические упражнения, особенно с нагрузкой на ноги», проще говоря — ходьба, а также «умственная активность, которая требует значительного внимания».

Сегодня в мире действуют все типы шарлатанов, когда-либо появлявшиеся на свет. Шарлатаны-шоумены по-прежнему продают свои «чудо-продукты» на шумных презентациях, псевдоученые по-прежнему разрабатывают абсурдные методы оздоровления, а газеты по-прежнему пестрят предложениями купить какой-нибудь аппарат, который лечит ревматизм, головную боль и нормализует стул. Наука продолжает идти вперед, а значит, шарлатанство тоже будет шагать в ногу со временем, принимая все новые и новые формы.

Отрывок из книги Светланы Сорокиной «Мне не все равно»

«Марафон»

Я тихо гладила свой эфирный костюм в закутке, за
занавеской. Настроение было неважнецким: затея с благотворительным
телемарафоном здесь, на месте, казалась зряшной, провальной. К тому же
с утра шел дождь со снегом, а именно на улице должны были проходить
необходимые для марафона мероприятия. Настроения не добавлял и разговор
двух молоденьких местных корреспонденток, которые, не догадываясь о
моем скорбном присутствии за занавеской, громко возмущались
редакционным заданием:

 — Какому идиоту пришла в голову идея в воскресенье и в эту погоду собирать на площади памперсы???

Идиотом
была я. Именно я предложила во время телемарафона организовать сбор
памперсов для домов ребенка этого крупного сибирского города.
Неизвестно, кто придумал инструкцию, но в сиротских учреждениях для
самых маленьких положено выдавать только один памперс на одну попу в
день! Хотелось бы взглянуть на родных детей автора этой резолюции… На
мой взгляд, собирать памперсы гораздо полезней, чем, например, игрушки
и одежду, поскольку игрушки притащат старые мягкие (только пыль
собирать), а одежду — ту, что уже точно не пригодится никому из
малолетних родственников. Но в случае со старыми игрушками и одеждой
горожан могло пригнать на площадь хотя бы желание избавиться от
ненужного хлама и при этом чувствовать себя благодетелем. Что могло
заставить граждан выйти из дома в эту погоду, придти или приехать в
центр, купить за свои кровные дорогие памперсы и отдать нашим
корреспонденткам, — представить было трудно….

 — Нет, ты скажи, кто
сегодня хоть нос высунет из дома? А как мы замерзнем, представляешь? И
что мы будем делать во время прямых включений в одиночестве возле
пустого грузовика???

Девушки замотали свои шарфы и, наконец, вышли
из гримерки. Я довольно ловко подхватила падавший утюг, но даже эта,
редкая для меня бытовая удача, не улучшила настроения. Я представила
себе лица сотрудников телекомпании в конце дня…. И зачем согласилась
участвовать?

Все началось пару месяцев назад, еще в конце зимы.
На какой-то тусовке ко мне подошел старый знакомый, владелец и
руководитель одной из самых успешных региональных телекомпаний, и
напомнил, что у этой самой телекомпании скоро будет юбилей, — 15 лет
работы. Я весело поздравила с наступающим праздником, ожидая
приглашения на банкет, но услышала другое:

 — Понимаешь, мы каждый
год отмечаем наш день рождения, и всегда стараемся устроить праздник
по-новому… Все эти кафе-рестораны-пикники — давно пройденный этап.
Концерты в центральном сквере для горожан — тоже устраивали. В этот раз
есть у нас такая идея…

И коллега рассказал мне, что в честь юбилея решено провести благотворительный телемарафон в помощь детям.

 —
Каким детям? Сиротам? Инвалидам? Жертвам семейного насилия?
Талантливым? Особо одаренным? Гениям? И вообще — почему именно детям?

С
некоторых пор «детская тема» во всяких там публичных благотворительных
мероприятиях стала казаться мне спекулятивной. Никто почему-то не
проводит телемарафоны в помощь просто инвалидам, или старикам, или
больным туберкулезом. Почему? Да потому, что в этих случаях не может
быть волшебного финала, потому, что телевизионная картинка будет
безрадостной, потому, что старики не вызывают той умильной жалости,
которую большинство из нас испытывает при виде обездоленного младенца.
И про слезу ребенка знаменитый писатель сказал ровно потому, что образ
плачущего малыша вызывает куда более сильные чувства, чем лицо
плачущего старика. А по мне, так стариковские слезы горше, потому что
нет времени на исправления, потому что нет надежды.

— Мы еще не
решили точно, — ответил мой собеседник, — наверное, разным детям….
Сейчас вся редакция ищет сюжеты, собирает просьбы, подтверждает
поддержку руководителей богатых предприятий. Сайт открываем…

 — Ты
понимаешь, что невозможно будет просто провести телемарафон,
облагодетельствовать нескольких детей, а остальным сказать: извините,
всем помочь не можем? Это же такая ответственность!

 — Да, понимаю. У
нас уже есть штаб, который будет работать два месяца до марафона и
некоторое время — после. Чтобы обиженных было поменьше… А тебя хотел
попросить провести этот марафон в прямом эфире. Приедешь?

Я
легкомысленно согласилась. Названная дата была еще такой далекой,
проект казался таким «сырым», что мое согласие, казалось, ни к чему
меня не обязывало. Но я ошиблась.

Занавеска отдернулась, и в мое убежище заглянула девушка-гример.

 — Светлана Иннокентьевна, вас там ищут. Последнее обсуждение сейчас будет в кабинете у главного, а потом не забудьте — на грим…

Мне
дали окончательный вариант сценария нашего пятичасового марафона. В
него были внесены и мои правки и тексты, только вот шрифт для меня
теперь мелковат, — без очков уже не увижу. Наверное, сострадание к
старикам возрастает по мере приближения собственной старости. Когда-то
в детстве я не понимала, что значит мамино «плохо себя чувствую». Что
конкретно болит? Ничего? Тогда почему плохо? В молодости раздражала
медлительность и назойливость пожилых людей: неужели нельзя побыстрее,
неужели не ясно, что я занята? И вот теперь сама противно капризничаю,
нервничаю…

 — Неужели трудно было выполнить мою просьбу и напечатать
текст более крупным шрифтом? Или вы хотите, чтобы я работала в очках?
Мне ваши извинения ни к чему, сделайте побыстрее так, как надо!

Потом
я со знанием дела потрепала нервы гримерше. Она старалась, не зная, что
положение ее безнадежно, поскольку своему отражению в зеркале я давно
не рада, а если плохое настроение…. Потом я долго искала пакет с
туфлями, сумку, телефон… Подошла к тому самому начальнику, который
подбил меня на эту работу, и трусливо попросила предусмотреть вариант,
при котором горожане не придут сдавать памперсы детям-сиротам. «Да-да…
— ответил не меньше моего напуганный начальник, — надо купить самим
хоть сколько-то пачек, да и прямые включения в этом случае не будем
делать каждый час…»

Потом начался эфир, и на первой же минуте я
обнаружила, что взяла в студию тот самый мелкошрифчатый экземпляр
сценария, который не смогла бы увидеть даже в очках. Сказав какую-ту
корявую фразу, я попросила второго ведущего сделать все необходимые
объявления (адреса, телефоны, порядок работы), а сама выбежала из
студии, испытывая почти непреодолимое желание больше туда не
возвращаться.

Когда и почему у человека возникает желание
помогать? В какой момент чувство сострадания пересиливает все остальные
чувства, — лени, жадности, неверия? Те пять часов прямого эфира я
запомнила надолго. Мы рассказывали о детях, которые ждут родителей,
собирали деньги для проведения дорогих операций, помогали прямо в
студии семьям, оказавшимся в нищете. Нам звонили, присылали
СМС-сообщения, уточняли адреса. К нам приходили, чтобы сказать что-то
важное, выстраданное, о необходимости милосердия и взаимопомощи. Кто-то
доказывал, что добрые дела нужно делать в тишине, не кричать об этом на
весь мир, — так велит христианская традиция. Другие утверждали, что
говорить надо, поскольку хороший пример может оказаться заразителен, и
кто-то еще пойдет по твоему следу. Мы говорили о вере в порядочность,
столь необходимой в благотворительном служении. Нам самим в тот день —
верили.

В самом конце программы был показан кусочек художественного
фильма. Учитель попросил своих учеников вывести свою формулу добра.
Один мальчик сказал, что каждый человек должен помочь хотя бы двум
людям рядом с собой. Эти двое помогут четверым… Надо сделать так, чтобы
эстафета никогда не прерывалась.

В приемной начальственного
кабинета плакала секретарша. В самом кабинете сидели усталые и какие-то
притихшие редакторы и журналисты. Наше настроение было непонятным,
поскольку никакие профессиональные оценки и определения не подходили.
Мы не были уверены, что добились высоких рейтингов, — в выходной день,
наверняка, далеко не все телезрители захотели смотреть трудный эфир. Мы
не знали, все ли было сделано правильно, поскольку не существует у нас
устоявшейся практики проведения благотворительных акций на телевидении.
Но мы были — потрясенными.

Из коридора доносились возбужденные
голоса девушек, вернувшихся с площади, где проходил сбор памперсов. Под
снегом и дождем к грузовику приходили мамы с детьми, которые сами
желали отдать яркие пакеты, ковыляли старушки, только что купившие в
торговом центре маленькие и самые дешевые пачки подгузников,
подруливали громадные джипы, забитые под потолок коробками. Крепкие
молодые люди деловито выгружали эти коробки, но их невозмутимость тоже
дала трещину, крохотную такую трещинку, в которую на долю секунды
просочились непривычные размышления о смысле жизни.

Мы с
начальником выпили водки. И очень хорошо поговорили. О чем — не помню,
да и какая разница? Свой день рождения телекомпания теперь долго будет
отмечать только так — благотворительностью. И начальник не будет
вспоминать о том, что всего лишь хотел сделать в этот день что-то
оригинальное.

Комментарий психолога

Каждому человеку очень важно
разделять свои чувства и деятельность с другими людьми. Разделяя с
кем-то чувства, мы делаем их для себя выносимыми. Объединяясь с кем-то,
мы легче проявляем свои лучшие черты — сочувствие, сопереживание,
сострадание. Объединяясь с другими, мы разделяем ответственность.
Совместными усилиями легче справиться с глобальными задачами.
Совместные усилия увеличивают эффективность и расширяют возможности.
Совместные усилия делают результат более явным и масштабным.

Поэтому
мы легко присоединяемся к деятельности, которой занимается большинство.
Когда мы видим, что большое количество людей готово помочь и помогает,
каждый из нас тоже ищет возможность внести свою лепту в общее дело.
Когда мы видим с экрана, сколько людей несет памперсы к грузовику, мы
тоже испытываем желание присоединиться к акции.

Гораздо труднее на
что-то решиться одному — организовать марафон, создать штаб для сбора
заявок, собрать информацию о тех, кто нуждается в помощи. Кому-то
всегда приходится начинать, и не всегда есть возможность быстро собрать
вокруг единомышленников. Пока ты один, пока твои действия не одобрены
«большинством», все может казаться «зряшным» и «провальным». Но пусть
вас это не останавливает. Важно пробовать, делать. Не ждите, пока ваши
идеи разделит большинство, не бойтесь начинать самостоятельно. Принести
игрушки, одежду детям детского дома, купить памперсы, отправить
сообщение с мобильного телефона — это конкретные поступки отдельных
людей. Именно из них сложится потом то общее дело, в которое включится
кто-то другой.

От первого лица

Благотворительная акция
«Обыкновенное чудо» в пользу больных детей шла в эфире известного
томского телеканала ТВ-2 несколько месяцев (выходили сюжеты о детях до
18 лет, нуждающихся в помощи, собирались пожертвования). Ее апогеем
стал телемарафон 22 апреля 2007 г., ставший большим событием в жизни
города. В 2008 году эту акцию повторили. За 2 года удалось собрать
около 7 млн. рублей и помочь десяткам детей. Телекомпания приняла
решение сделать акцию постоянной.

Виктор Мучник, главный редактор телекомпании ТВ-2 (Томск)

«Обыкновенное
чудо» — проект очень важный как для телекомпании, так и для меня лично.
Наверное, это одна из самых важных историй, которые случились с ТВ-2 за
все 17 лет жизни телекомпании. Мы и прежде занимались
благотворительностью — к людям «из телевизора» постоянно обращаются за
помощью. В прошлом же году решили сделать круглогодичный
благотворительный проект, услышав о нескольких похожих историях,
которые уже были с успехом реализованы нашими коллегами.

Мы поняли,
что серьезная благотворительная работа требует создания
профессиональной благотворительной среды — организаций, которые
постоянно и профессионально занимаются юридическими, бухгалтерскими,
медицинскими вопросами. Такой среды в Томске все еще нет, хотя есть
сотни людей, которые нуждаются в помощи и тысячи людей, которые хотят
помочь. Пока мы выполняем функцию коммуникатора между теми и другими,
параллельно пытаясь помогать растущим благотворительным организациям,
которые могли бы взять на себя часть той работы, которую сейчас
проделывают журналисты.

Конечно, для нас важно, что благодаря
«Обыкновенному чуду» мы нашли десятки незаурядных человеческих историй,
которые стали темами наших сюжетов, телемарафонов, документальных
фильмов. Но, думаю, что для всех, кто занимается «Обыкновенным чудом»,
важнее ощущение сопричастности делу, которое реально изменяет чью-то
судьбу к лучшему. В этом году документальный фильм «Лешкина мама»,
созданный на основе нескольких историй из «Обыкновенного чуда»,
номинирован на ТЭФИ.