Предисловие космонавта Георгия Гречко и отрывок из книги

О книге Джеми Дорана и Пирса Бизони «Гагарин. Человек и легенда»

12 апреля 1961 года произошло событие, ставшее
поворотным в мировой истории, — впервые
человек покинул Землю и совершил полет
в космос. Началась новая эра, эра космических
полетов и освоения Вселенной. Имя героя, имя
Первого космонавта, тут же узнали все земляне — это был
Юрий Гагарин, двадцатисемилетний уроженец Смоленщины,
старший лейтенант ВВС и обладатель удивительно
обаятельной улыбки.

Тот знаменательный день показал: Советский Союз
обогнал всех в космической гонке, продемонстрировав неоспоримое
превосходство своих технологий, своих ученых
и конструкторов. Это был настоящий триумф!

А готовили его долго и трудно действительно яркие,
замечательные люди — люди со сложными судьбами,
вместившими в себя годы сталинских репрессий, тяготы
страшной войны. Это и Сергей Королев, и Николай Каманин,
и члены первого отряда космонавтов, один из которых
стал Первым космонавтом…

Американцы Джеми Доран и Пирс Бизони написали замечательную
книгу, посвященную истории советского космического
проекта, — честную, насыщенную информацией,
рассказами людей, лично принимавших участие в описываемых
событиях, и сведениями, которые были долгие годы
неизвестны в Советском Союзе. Доран и Бизони создают
удивительно живой образ Юрия Гагарина, человека благородного,
целеустремленного, но и не лишенного некоторых
слабостей, — советского летчика, которому довелось стать
Первым космонавтом, символом побед социализма. Гагарин
нес это бремя с достоинством. Легендарные 108 минут
полета перевернули всю его жизнь, на него обрушилась невероятная
мировая слава. Официальные приемы, встречи
с кинозвездами и главами государств… Выдержать все это
было непросто, и, может, ему порой казалось, даже посложнее,
чем совершить свой полет… А потом весь мир узнал
о его страшной, непонятной, нелепо ранней гибели… Конечно,
книга в основном о Юрии Гагарине, но не только.
На ее страницах оживают его близкие, коллеги, учителя,
друзья и завистники. Доран и Бизони рассказывают о политической
подоплеке советских успехов и о том, что происходило
в те годы в США, у главных соперников, конкурентов
нашей страны и в политике, и в космических исследованиях.

В 2011 году исполняется 50 лет с того памятного дня,
может быть, одного из самых главных в истории России.
Многих выдающихся людей, стоявших у истоков нашей
космической программы, уже нет в живых, но жива память
о них и память о ликовании, охватившем весь советский
народ в тот день, жива память о подвиге Юрия Гагарина,
поскольку первый полет в космос был настоящим, великим
подвигом, жива память о чудесной гагаринской улыбке
и его легендарном «Поехали!».

Летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Г. М. Гречко

Деревенский мальчишка

Это история о человеке, которого знают во всем
мире. Слава пришла к нему в 1961 году. До того
имя его было мало кому известно. Чтобы совершить
свой великий подвиг, ему понадобилось
меньше двух часов, но предшествовали этим двум часам
многие годы тяжкого, героического труда. Уже в двадцать
семь лет он стал абсолютным победителем, суперзвездой,
но к своему тридцать третьему дню рождения подошел
измотанным, измученным человеком. В тот, последний,
год своей короткой жизни он сражался с властями страны,
пытаясь спасти коллегу, осужденного почти на верную
смерть. На темных лестницах он встречался с агентами
госбезопасности, прячась от тайных микрофонов и передавая
настолько секретные и деликатные документы, что
лишь из-за беглого взгляда на них легко можно было потерять
работу. Этот человек рисковал собственной жизнью
сначала ради страны, потом — ради друзей. Даже в детстве
этому человеку требовалась смелость — ему пришлось
пережить страшные события, в которых немногие смогли
уцелеть…

Для нас Юрий Алексеевич Гагарин — первый человек
на Земле, отправившийся в космос, но его биография этим
совсем не ограничивается.

Юрий Гагарин родился 9 марта 1934 года в селе Клушино Смоленской области, в 160 километрах к западу от
Москвы. Его родители работали в местном колхозе: отец,
Алексей Иванович, — плотником, мать, Анна Тимофеевна, — на молочной ферме. У Юрия были старшая сестра
Зоя и два брата: Валентин, на десять лет старше, и Борис,
на два года младше. Несмотря на все тяготы, семья существовала более-менее благополучно, при всей неумолимой
жестокости сталинской коллективизации и притом что во
круг то и дело пугающе и необъяснимо исчезали друзья
и соседи.

Заботиться о детях, пока Анна работала в колхозе, приходилось ее единственной дочери Зое. Позже она рассказывала, что ей было всего семь лет, когда родился Юра, но
в семь в деревне уже умеешь нянчить малышей, так что она
быстро привыкла. Зоя присматривала за маленькими, а Валентин помогал ухаживать за колхозной скотиной.

В официальных советских рассказах о «крестьянской»
семье Гагарина опускается тот факт, что в Петербурге отец
Анны Тимофеевны работал буровым мастером, пока революция 1917 года не заставила его переправить семью
в деревню; не учитывается и то, что Анна была весьма образованна и никогда не ложилась спать, не почитав детям
вслух; иногда она помогала им читать самим. Что касается
Алексея, то он, судя по всему, был верным мужем, строгим, но обожаемым отцом, а кроме того, опытным плотником и искусным ремесленником, хотя тогда, в начале 30-х,
лучше было не афишировать свои таланты. Сталин с маниакальной
подозрительностью относился к крестьянам»
кулакам«. Когда началась коллективизация, Алексею поручили
поддерживать в должном состоянии колхозные
постройки.

А в это время маленький Юра учился отличать сосну от
дуба, клен от березы лишь на ощупь и по запаху древесины.
Он умел делать это даже в темноте. Первые впечатления
Юрия о материалах и механизмах были неразрывно связаны с древесной стружкой и особой гладкостью хорошей
плотницкой заготовки, а рано выработавшийся в нем вкус
к точности — с отцовскими стамесками, рубанками и пилами.

Все изменилось летом 1941 года, когда немецкие дивизии
вторглись в Советский Союз, стремительно тесня
Красную армию по линии фронта длиной три тысячи километров.
После нескольких дней растерянности и бездействия
Сталин приказал своим войскам отступать при
каждом столкновении, заманивая немцев в глубь советской
территории, чтобы их (как прежде Наполеона) застала врасплох
первая же русская зима. За кратким летом нацистского
успеха последовали, по существу, два года отступления
русских, сопровождавшиеся чудовищными потерями
с обеих сторон. Смоленская область лежала как раз на пути
продвижения фашистских войск. Гжатск и окружающие
его деревни и села, в том числе Клушино, были оккупированы
гитлеровцами.

В конце октября 1942 года немецкая артиллерия начала
обстреливать Клушино. «Фронт был всего в шести километрах от нас, каждый день к нам в село залетали снаряды, —
вспоминает Валентин. — Похоже, немцы думали, что
мельница — опасный ориентир, поэтому они ее взорвали,
и церковь тоже взорвали. Через час наши ответили им артобстрелом.
Все это было бессмысленно, у всех наверняка
на картах были отмечены одни и те же ориентиры».

Вскоре после этой перестрелки через село прошли четыре
колонны немецких войск. В близлежащих лесах произошло
кровопролитное сражение, обе стороны понесли
огромные потери, общее число убитых и раненых составило
не меньше 250 человек. Через два дня после того, как
бой затих, старшие сыновья Гагариных, Валентин и Юрий,
пробрались в лес, чтобы посмотреть, что произошло. «Мы
нашли там нашего полковника, он был тяжело ранен, но
еще дышал: он упал и пролежал на одном и том же месте,
в кустах, два дня и две ночи, — вспоминал Валентин. — 
К нему подошли немецкие офицеры, а он притворился,
что ослеп. Какие-то большие чины пытались его о чем-то
спросить, а он ответил, что плохо слышит, и попросил наклониться
поближе. Они склонились над ним, и тут он
взорвал гранату, которую прятал за спиной. Никто не выжил».

После этого случая Юра быстро превратился из улыбчивого
постреленка в серьезного парня, который то и дело
спускался в подвал за хлебом, картошкой, молоком и овощами,
а потом раздавал их беженцам из других районов,
пробирающимся через село, пытаясь скрыться от фашистов.
«В те годы он улыбался реже, хотя по натуре был
очень жизнерадостный. Помню, он редко плакал от боли
или из-за всех тех ужасов, которые нас окружали. Мне кажется,
он плакал только тогда, когда задевали его самолюбие…
Многие из этих черт характера помогли ему в дальнейшей
жизни, когда он стал летчиком и космонавтом,
а сложились они в то самое время, в войну».

А потом трагедия пришла и в Клушино: немцы, мрачные,
хмурые, в желто-бурой форме, срывали двери с петель,
вламывались в дома, выволакивали местных жителей и безжалостно
расстреливали. Если же требовалось экономить
патроны, людей протыкали штыками или сгоняли в сараи,
где сжигали заживо.

Один особенно мерзкий тип, рыжий баварец по имени
Альберт, собирал севшие аккумуляторы немецких автомобилей,
чтобы снова заполнить их кислотой и дистиллированной
водой из своих запасов; кроме того, он чинил
рации и другое оборудование, установленное на больших
танках. Альберт сразу невзлюбил младших Гагариных —
из-за битого стекла. Деревенские мальчишки делали что
могли, разбивая бутылки и усеивая блестящими осколками
асфальтовые и грунтовые дороги, а потом, прячась
в кустах, с восторгом наблюдали, как у немецких грузовиков
с боеприпасами и снаряжением лопаются покрышки
и машины, вильнув, теряют управление. Альберт решил,
что один из юных диверсантов — Борис. Как-то раз Борис
играл с Юрием, и немец уселся на скамейку, чтобы
за ними понаблюдать. Спустя некоторое время он предложил
Борису кусочек сахара; положил его на землю, а когда
Боря протянул руку, чтобы взять его, наступил мальчику
на пальцы. «У него содрало кожу, так что Борька, понятно,
завопил, — вспоминает Валентин. — А потом Черт, мы
его так прозвали, схватил Борьку и повесил на шарфе на
ветке яблони. Мама пришла и увидела, как Черт его фотографирует.
Трудно об этом говорить…» Анна Тимофеевна
бросилась на немца, и тогда он взялся за винтовку.
В какой-то ужасный момент показалось, что он вот-вот
выстрелит, но произошло чудо: командир окликнул его,
и он ушел. К счастью, Черт сработал плохо, из шерстяного
детского шарфа не получилось хорошей петли. Когда немец
убрался подальше, Анна и Алексей сняли сына с дерева.

К тому времени Альберт и другие солдаты занимали
весь их дом, так что Гагарины выкопали себе примитивную
землянку. Сюда-то они и принесли обмякшее тело Бориса.
Лишь силой воли, своей любовью они сумели вернуть ребенка
к жизни. «Борис целую неделю провел в землянке,
боялся выйти», — рассказывает Валентин. Он вспоминает,
как Альберт нашел одну из немногих семейных драгоценностей
Гагариных, граммофон, который надо было заводить
ручкой, и как немец снова и снова крутил одну и ту
же пластинку, надеясь выманить семью, скорчившуюся
в своем грубом убежище. «Он открывал окно в нашем доме
и на всю мощь запускал красноармейский марш. Видно, не
знал, что это такое».

Вскоре после жуткой истории с яблоней Юрий стал
упорно следить за Альбертом, ожидая, когда тот выйдет
из дома. При каждом удобном случае мальчик пробирался
к бесценному штабелю немецких танковых аккумуляторов
и горстями сыпал в них землю или наливал реактивы для их
заправки не в те отделения. Когда Альберт и его приятели
возвращались, аккумуляторы выглядели вполне нормально,
а утром водители патрульных танков заезжали, чтобы их
забрать. Они обменивались с Альбертом рукопожатием,
вскидывали руку в нацистском приветствии и уезжали, но
к вечеру возвращались в бешенстве. Альберт подсунул им
севшие батареи, кричали они. Большинство танковых командиров
были офицерами СС, так что их неудовольствие
было чревато весьма серьезными последствиями для всех —
и для немцев, и для русских. «Их тяжело было утихомирить»,
— сухо замечает Валентин.

Однажды разъяренный Альберт после стычки с эсэсовцами решил отомстить мальчишке. Он разыскивал Юрия
по всей деревне. Охоту пришлось вести пешком, поскольку
проклятый ребенок запихнул картофелины в выхлопную
трубу его армейской машины и та не заводилась. Черт
промчался по всем землянкам, грозясь, что пристрелит
Юрия, как только увидит. Видно, немецкому командованию надоели неработающие аккумуляторы Альберта — его
перевели на другое место, а потому он так и не смог раз
делаться с мальчиком раз и навсегда.

Валентину вместе с восемью другими местными парнями,
чтобы выжить, пришлось работать на немцев. «Правила
были простые. В восемь утра начинаешь работу и либо
помрешь, либо работаешь до тех пор, пока тебе не прикажут
остановиться. Даже если ты наполовину срубил дерево
и оно вот-вот свалится тебе на голову, изволь прекратить
работу в ту секунду, как они тебе велели, а не то получишь
палкой или прикладом». Потом немцы начали окапываться
на зиму: им просто хотелось уцелеть, как, впрочем, и жителям
деревни. То и дело возникала путаница: непонятно
было, где враги, а где свои. Так, имелась одна особенно
большая общая землянка, на триста-четыреста человек, но,
кто ее соорудил, немцы или русские, неизвестно: ее одновременно
использовали и те и другие. Валентин говорит:
«Однажды утром прилетел чей-то самолет и сбросил на нее
несколько бомб, по полторы тонны каждая, так считали
немцы. Никто не знает, сколько при этом народу погибло».
Весной 1943 года Валентина и Зою вместе с другими
местными жителями немцы загнали в «детский поезд»,
чтобы депортировать в Германию. Сначала их отвезли
в польский Гданьск, где они работали в соседних лагерях.
«Мне приходилось каждую неделю обстирывать сотни немцев, — рассказывает Зоя. — Мы кое-как перебивались, но
они были хозяева, а мы — рабы. Они всё могли с нами сделать
— могли убить, а могли оставить жить. Нас все время
мучил страх, а выглядели мы как оборванные золушки,
кожа да кости, одни локти торчат. Обуви у нас не было,
иногда мы находили солдатские сапоги, но они были для
нас слишком большими… Немцы селили нас в разрушенных
домах, после того как выгоняли оттуда тех, кто там
жил». Зоя не любит вспоминать о том, что она тогда пережила
— пятнадцатилетняя девочка, угнанная врагами.

Когда немцы стали отступать, командование регулярных
фашистских частей посчитало, что эсэсовское обыкновение
перевозить пленных на поезде — непозволительная
роскошь. «Детские поезда», шедшие через Польшу, меняли
свой маршрут, по приказу или без него. Валентин с Зоей
сбежали из лагерей и две недели скрывались в лесу, ожидая
появления советских войск. «Когда они наконец пришли,
мы надеялись, что нам дадут вернуться домой, — вспоминает
Зоя, — но нам сказали, что мы должны остаться при
нашей армии добровольцами». Зою послали работать на
конюшне кавалерийской бригады, и по горькой иронии
судьбы она вместе с советскими солдатами отправилась
в глубь Германии, как раз в те места, куда должен был ее доставить
«детский поезд». К тому времени Валентина сочли
достаточно взрослым для службы на передовой. Он быстро
научился обращаться с противотанковым гранатометом
и другим тяжелым вооружением.

Алексей и Анна Гагарины, оставшиеся в своей деревне,
были уверены, что их старшие дети погибли. Алексея,
никогда не отличавшегося богатырским здоровьем, подкосили
горе и голод, к тому же он получил серьезные
травмы — немцы жестоко избили его, когда он отказался
на них работать. Остаток войны Алексей провел в полевом
госпитале, сначала в качестве пациента, затем — как
санитар. Анна тоже пробыла там какое-то время — после
того как немецкий сержант Бруно полоснул ее косой,
оставив глубокую рану на левой ноге; Юрий яростно защищал
мать — отгонял Бруно, бросая немцу в глаза комья
грязи.

В конце концов немцев выбили из Клушина. Это произошло
9 марта 1944 года. Алексей, хромой, но непокорный,
показывал наступающим русским войскам, где фашисты,
в спешке отступая, заложили мины на асфальтовых и проселочных
дорогах. Анна оправилась от ранения и изо всех
сил заботилась о Борисе и Юрии, хотя под рукой не было
практически никакой еды. Лишь ближе к концу сорок пятого
она узнала, что Валентин и Зоя живы. Наконец ее повзрослевшие
дети вернулись домой.

Лидия Обухова, писательница, хорошо знавшая Гагариных
в 60-е годы, в 1978 году вспоминала: «Война, оккупация,
страшный немецкий постой в гагаринской избе,
казалось, способны были исковеркать, навеки принизить
детские души. Но отец и мать и тут не сфальшивили ни
в чем. Они переносили несчастье стойко. Ни одной черты
приспособленчества, угодливости перед врагом не проявилось
в них. А следовательно, не было этого и в детях…
Когда оккупанты угнали на работы в Германию деревенскую
молодежь, в том числе Валентина и Зою, девушку
совсем юную, пятнадцатилетнюю, полную привлекательности
— такую трагически беззащитную перед превратностями,
которые могли постигнуть ее на чужбине! — мать
почернела от горя. Она плакала так безудержно, что муж
взмолился: «У нас осталось еще двое маленьких сыновей.
Ты им нужна!»

После войны Гагарины переехали в близлежащий город
Гжатск и выстроили там новый дом, используя балки
и кровлю своего старого домика. Получилось весьма
скромное жилище — кухня да две комнаты. Конечно, после
войны жизнь была тяжелая. От Бреста до Москвы немцы
всё разрушили, весь скот угнали, дома все были в развалинах.
Зоя вспоминала, что в их селе всего два дома осталось.
Жители Гжатска построили школу; директором и учительницей
вызвалась быть молодая женщина по имени Елена
Александровна, старавшаяся сделать для своих учеников
все что могла — без мела, без нормальной доски, без учебников.
Юрий и Борис учились читать по старому руководству
для бойцов Красной армии, оставшемуся после
отступающих частей. А на уроках географии они изучали
военные карты, извлеченные из полусгоревших кабин армейских
грузовиков и танков.

Елена Александровна недолго работала в школе одна.
В 1946 году к ней присоединился Лев Михайлович Беспалов:
он преподавал математику и физику. Так в жизни
Юрия появился, в сущности, второй отец. В беседе с австралийским
журналистом в 1961 году Юрий отзывается
о Беспалове так: «Он был настоящий волшебник. К примеру,
он наполнял бутылку водой, закрывал ее, выносил на
мороз, и вода превращалась в лед, расширялась и взрывала
бутылку, раздавался громкий хлопок, нам это очень нравилось.
А еще Беспалов умел заставлять булавки плавать по
воде и получал электричество, расчесывая волосы». Возможно,
самым привлекательным в учителе была выцветшая
летчицкая гимнастерка. Дело в том, что среди хаоса и ужаса
военных лет Юрий однажды увидел нечто удивительное,
волшебное. Потом это нечто разобрали и увезли, но воспоминание
о чуде осталось. Этим чудом был самолет.

Как-то в небе над Клушином разгорелся воздушный
бой между двумя советскими истребителями Як и ЛаГГ
и двумя немецкими «мессершмиттами». Перевес оказался
на стороне фашистов. Подбитый Як упал на болотистый
луг в полукилометре от деревни. При ударе одна из стоек
шасси погнулась, а винт совершенно искорежило. Земля
оказалась мягкой, что скомпенсировало неудачную посадку.
Пилот уцелел, но сильно поранил ногу. Тут же к нему подбежала
целая толпа местных жителей. Ногу перевязали,
а потом дали летчику попить молока и покормили солониной.

Спустя какое-то время рядом с селом на клеверное поле
с более твердой поверхностью благополучно опустился
другой русский самолет — поликарповский По-2. Летчики
прозвали эти аппараты «кукурузниками», потому что
их легкая фанерная конструкция позволяла садиться на
неровных полях. На сей раз самолет выполнял не только
спасательную операцию: члену экипажа По-2 следовало
узнать о здоровье пилота сбитого Яка и удостовериться,
что сам истребитель не попал в руки врага, и при необходимости
— уничтожить упавший самолет.

Юрий наблюдал за самолетом как завороженный. Валентин
рассказывает: «Некоторых мальчишек постарше
отправили на клеверное поле с остатками керосина, какие
только удавалось нацедить, чтобы заправить По-2. У пилота
была плитка шоколада, он дал ее Юре, а тот разделил
ее между остальными мальчишками, и получилось так, что
себе он ничего не оставил. Похоже, его куда больше интересовали
самолеты».

Сгустились сумерки, и двух пилотов пригласили
укрыться в землянках, но они предпочли провести ночь,
свернувшись рядом с По-2: им следовало охранять самолет. Они очень старались выполнять свой долг, но летчики
устали, да к тому же замерзли, а потому вскоре заснули.
Когда же рано утром они проснулись, то увидели, что на
них во все глаза смотрит Юрий. Днем пилоты решили, что
поврежденный Як больше охранять незачем, поэтому они
подожгли его, а потом с трудом пробрались по полю к По-2: раненый опирался на плечо товарища. Они без особых
проблем подняли «кукурузник» в небо и улетели, пока пораженный
Юрий глядел на все это, а из обломков другого
самолета клубами поднимался дым.
И теперь летная форма Льва Беспалова просто завораживала
мальчика. Форму учитель получил по праву — как
стрелок и радист Военно-воздушных сил Красной армии.
Юрий восхищенно смотрел на него, слушал и учился.

По воспоминаниям Елены Александровны, Юра был хорошим
учеником — озорным, но честным. «Как все дети
в его возрасте, он иногда шалил, но когда мы спрашивали
ребят: „Кто это сделал?“ — Юра, если был виноват, всегда
отвечал: „Это я, я больше не буду“. И он был очень живой
и непоседливый. Надо сказать, что при этом он был очень
достойный и ответственный мальчик. Когда мы узнали
о его полете в космос, сразу вспомнили его замечательную
улыбку. Она у него осталась на всю жизнь. Та самая, еще
мальчишеская». Учительница вспоминала, как на несколько
дней посадила Юру впереди, чтобы в классе наблюдать
за ним, ведь он был не из тех мальчишек, которых можно
надолго оставлять без присмотра. Даже под носом у учительницы
ухитрялся проказничать. «Вместо парт столики,
а перед ними на двух чурбаках доска-скамейка. Мальчишки
иногда выдирали гвозди, которыми доска держалась на
чурбаках, и вдруг посреди урока — бух на пол! Тут уж не
обходилось без Юры Гагарина». Но Елена Александровна
не могла на него долго сердиться. Она вспоминает крошечную девочку по имени Анна, которую всегда отодвигали
куда-то в сторону, когда остальные ребята начинали рез
виться и скакать. Юра стал ее защищать, он провожал Анну
домой и нес ее ранец.

Только вот с музыкой получилась незадача. Он участвовал во всех видах самодеятельности. Инструменты
для оркестра школе подарил колхоз. Юра играл на трубе.
Он всегда гордо вышагивал впереди. Как вспоминает Зоя,
семейству Гагариных приходилось терпеть его упражнения, и особого удовольствия оно не получало. Он при
носил свою трубу домой и начинал заниматься. Наконец
отцу надоело. Как-то весной, в солнечный день, отец отправил его на улицу, сказав, что у него уже голова болит
от этого шума. Так что Юра начал заниматься на улице.
У Гагариных была корова, и она стала мычать. Получился
просто какой-то бесплатный концерт. Все хохотали как сумасшедшие.

Зоя с любовью вспоминает младшего брата. Он был такой неугомонный, рассказывает она, всегда был вожаком
в играх, застрельщиком и никому не хотел подчиняться.

Из школьных предметов Юрий больше всего любил
математику и физику, а кроме того, с азартом занимался
в кружке авиамоделирования, к большому смущению
Елены Александровны. Как-то раз они запустили модель из
окна, и она свалилась на прохожего. Тот разозлился и пришел в школу жаловаться. Все притихли, но тут Юра встал
и извинился. Видимо, уже тогда в нем возникло страстное
желание летать.

Валентин вспоминает, как его младший брат еще в шесть
лет приставал к нему и к отцу, требуя, чтобы они сооружали
ему маленькие планеры или деревянные игрушки с винтом,
приводимые в действие резинкой. Юрочка упорно канючил:
«Я буду героем, буду на самолете летать!» Самолеты
в небе над Клушином появлялись очень редко — во всяком
случае до начала войны. Случайные промельки воздушных
аппаратов наверняка производили на мальчика огромное
впечатление.

В шестнадцать лет Юрий уже стремился уйти из дома и зарабатывать
на жизнь самостоятельно. Он видел, как тяжело
живется родителям, и стремился как можно скорее получить
профессию, чтобы не сидеть у них на шее, рассказывает
Зоя. Сама она не хотела его отпускать, но он заявил,
что хочет продолжать учиться, и мать тоже хотела, чтобы он
учился. Юрий рвался поступить в Ленинградский институт
физкультуры. Он был в хорошей физической форме,
при небольшом росте — подвижный и с неплохой координацией
движений. Он считал, что мог бы стать гимнастом
или еще каким-то спортсменом. Валентин вспоминает, как
отец возражал против такого плана. Он говорил, что это не
работа. Может, это и тяжело физически, только занятие-то
глупое. Но Беспалов, учитель физики, настаивал, чтобы
родители отпустили Юру. Старший Гагарин надеялся, что
когда-нибудь его три сына будут плотничать вместе с ним…

Однако в ленинградских вузах мест не оказалось. Самым
подходящим из доступных вариантов стал Люберецкий
завод сельскохозяйственных машин, при котором
имелось ремесленное училище. Здесь Юрий мог освоить
достойную профессию — литейщика. Родственники с отцовской
стороны поспособствовали Юре с собеседованиями, рекомендациями, обустройством. В 1950 году его приняли учеником, и он поселился в Москве у дяди Савелия Ивановича, согласившегося на время приютить племянника.

В Люберцах Юрий Алексеевич Гагарин получил свою
первую взрослую форму — фуражку литейщика с эмблемой профсоюза, мешковатую гимнастерку из жесткой, как
картон, саржи с чересчур длинными рукавами, темные
штаны, такие же мешковатые, и широкий кожаный ремень
с большой латунной пряжкой. Посмотрев на себя в зеркало, он решил, что такой потешный наряд необходимо запечатлеть. Юра потратил последние оставшиеся рубли на то, чтобы сфотографироваться и отослать снимок домой.

Бригадиром Гагарина в Люберцах был Владимир Горинштейн,
угрюмый грузный человек с висячими усами,
бугристыми мышцами и язвительным языком, обжигающим
не хуже расплавленной стали, с которой он так любил
работать. «Привыкайте обращаться с огнем, — наставлял
он съежившихся от страха учеников. — Огонь силен,
вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек сильнее
всего!» Представьте себе этого гиганта с физиономией
моржа, скользящего по преисподней сталелитейного завода
и при этом изрыгающего на кучку безбородых юнцов,
только что из колхоза, словесную мешанину, состоящую
из крестьянской романтики и сталинской пропаганды…
«Мы его побаивались», — вспоминал Гагарин в интервью
1961 года.

Его первое задание: вставить стержни в крышки только
что собранных металлических опок. «Морж» приблизился,
чтобы посмотреть его работу. Стуча кулаками по лбу
и яростно бранясь, он показал, что Гагарин допустил кое
какие небольшие ошибки. В частности, вставил стержни
не тем концом. «На другой день дело пошло лучше», —
вспоминал Гагарин. Как он сам признавался, это для него
характерно: он не умел схватывать новое с первого раза.
Ему требовалось серьезно трудиться над заданием, снова
и снова оттачивая навыки. Много лет спустя бригадир Горинштейн
говорил в кратком интервью: «Юра показался
мне поначалу слишком хлипким, тщедушным. А вакансия
оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль,
огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам… Мне сейчас
трудно припомнить, почему я пренебрег всеми этими отрицательными
моментами и что заставило все-таки принять
Гагарина. Наверно, та целеустремленность, которой
он отличался всю последующую жизнь… Но был ли он
особенным? Нет. Просто работящим, живым, обаятельным».

В конце года Горинштейн написал Гагарину отличную
характеристику. Собственно, Юрий стал одним из всего
лишь четырех учеников, которых отобрали для учебы в недавно
построенном Саратовском индустриальном техникуме,
на берегу Волги. Здесь ему предстояло изучать секреты
тракторного производства.

Весной 1951 года Юрия и трех его счастливых товарищей
по Люберцам отправили в Саратов под предводительством
нового учителя — Тимофея Никифорова. Не
прошло и нескольких часов после их приезда, как Гагарин
увидел объявление: «Аэроклуб». «Вот так штука, братцы!
Вот бы куда поступить!» Его приятели рассмеялись, но
спустя несколько дней в клубе дали положительный ответ
на его заявление. К большому огорчению Гагарина, занятия
в Индустриальном техникуме не оставляли свободного
времени, и лишь спустя несколько недель он смог попасть
на аэродром клуба, располагавшийся в пригороде Саратова.

Купить книгу на Озоне

Предисловие и отрывок из книги

О книге Антона Первушина «108 минут, изменившие мир»

Современность диктует свои законы. Романтика дальних
странствий и великих открытий осталась в прошлом. Континенты,
архипелаги, острова и океаны нанесены на карту и изрядно
освоены. Кажется, нет на планете места, где еще не побывал человек.
Сегодня мы уже не думаем о том, как расширить принадлежащие
нам земли, а сосредоточились на повышении жизненного
комфорта. Из этого проистекают прагматизм и даже цинизм
современного обывателя. А те, кто сохранил в душе романтику,
компенсируют ее исчезновение участием в ролевых играх или
экстремальных видах спорта.

И все бы хорошо, но отсутствие новых рубежей и явно выраженной
конкуренции между державами за ресурсы (сегодня
и державы, и ресурсы куда выгоднее покупать, нежели завоевывать)
ведет к стагнации человеческой культуры: не хватает новых
революционных образов и смыслов, а при формировании
настоящего мы всё больше ориентируемся не на будущее, а на
прошлое. В связи с этим футурологи говорят о «конце истории»,
культурологи — о «перманентном кризисе», а социологи —
о «торжестве общества потребления».

И лишь изредка мы вспоминаем, что есть еще небо и звезды
над головой, что существует необозримое пространство, до которого
человечество сумело дотянуться, но в силу разнообразных
причин приостановилось на величественном пути освоения макрокосма.
Одним из поводов вспомнить об этом стал День космонавтики,
который отмечают не только в России. Например,
в Соединенных Штатах Америки — в стране, которую даже многие
ее граждане считают «цитаделью прагматизма», — празднуют
в апреле «ночь Юрия» («Yuri’s Night»), названную так в честь
Юрия Алексеевича Гагарина и его полета на корабле «Восток».

Образ Юрия Гагарина — один из немногих по-настоящему
светлых образов в жестокой истории ХХ века. И он уникален.
В самом деле, разве найдется другой человек, который в одночасье
стал олицетворением нового и блистательного пути для целого
человечества? Улыбка Гагарина объединяет всех, возвращает
романтику, заставляет хотя бы на короткий миг забыть о сиюминутном
и задуматься о будущем. А еще Гагарин — гордость
нашей Родины.

Стало типичным в последние годы — как только начинают
вспоминать мрачные подробности советской действительности,
тут же находится оппонент, который скажет о спутнике и Гагарине.
Можно подумать, подвиг когда-нибудь оправдывал преступление…
И все же какая-то доля справедливости в таком оправдании
есть. В прошлом веке многие народы показали себя не
с самой лучшей стороны, а потому оценивать их ретроспективно
имеет смысл не по злодеяниям (их нужно учитывать и помнить,
но не строить на их основе современные отношения), а по вкладу
в развитие цивилизации. И тут советские люди, не только русские,
могут дать многим народам большую фору. Пренебрегая
комфортом, презрев прагматизм, зачастую жертвуя самым дорогим,
в том числе здоровьем и жизнью, они сумели сделать невозможное
— восстановили из руин самую большую страну в мире
и при этом совершили фантастический рывок к звездам. Если
бы это сделали немцы или американцы, мало кто удивился бы,
но Советский Союз, который всегда представлялся отстающей
и даже варварской страной, вдруг разом вырвался в лидеры.
Здесь есть чем гордиться!

Однако удивительный парадокс заключается в другом. Волею
судьбы Россия стала наследницей СССР, во многом сохранив
космический задел и имея прекрасные шансы остаться хотя бы
на этом поле ведущей державой, — однако чем дальше, тем больше
статус космонавтики в нашей стране девальвируется. И улыбка
первого космонавта уже поблекла, как на старом выцветшем
снимке, и говорят о Гагарине всё реже, и всё меньше молодых
россиян знают, кто это такой, и понимают, зачем нужно летать
к звездам. А вместе с этим Россия теряет последнюю гордость
и, возможно, последний шанс сохраниться в XXI веке в качестве
сильного государства, определяющего контуры будущего. И не
стоит ссылаться на прагматичный дух эпохи — забывчивость
и пренебрежение достижениями отцов не имеют объективных
причин.

Сегодня у нас снова есть повод вспомнить торжествующую
улыбку Юрия Гагарина. 2011 год объявлен официальным Годом
космонавтики, и его будут отмечать даже те, кто очень далек от
проблем ракетно-космической отрасли. Но куда важнее не только
вспомнить, а до мельчайших деталей воспроизвести историю
этого полета, чтобы разобраться наконец, что же он для всех нас
значит.

Настоящая книга появилась на свет не только благодаря информационному
поводу. Дело в том, что сокрытие правды о полете
Юрия Гагарина началось еще до самого полета. Люди старшего
поколения прекрасно помнят, что ничего не слышали ни
о «Востоке», ни о членах первого отряда космонавтов до 12 апреля
1961 года. И до самой смерти в январе 1966 года было засекречено
имя главного конструктора ракетной техники — Сергея
Павловича Королёва. Объяснялось это сокрытие соблюдением
государственной тайны «в интересах обороноспособности», однако
прошло уже пятьдесят лет, Советский Союз прекратил свое
существование, а многие подробности одного из самых ярких событий
в нашей истории найти не просто трудно, а невозможно.
Подобное положение вещей выглядит ненормальным.

В этой книге я попытался скрупулезно собрать, просеять через
сито верификации и предельно конкретно изложить рассекреченную
информацию, связанную с историей подготовки и осуществления
первого полета человека в космос. Не ищите здесь
биографических деталей и публицистических отступлений. Не
будет и забавных анекдотов из жизни космонавтов. Об этом тоже
стоит написать книгу, но как-нибудь в другой раз.

Перед вами своего рода энциклопедия по первому полету, поэтому
я разбил ее на тематические главы-статьи, в хронологическом порядке описывающие те элементы ракетно-космической
инфраструктуры, без которых полет был бы невозможен: «Ракета», «Космодром», «Управление», «Корабль», «Космонавт».
В главе «Полет», как следует из названия, я даю подробное описание
самого полета, наложив его на полную расшифровку переговоров
Юрия Алексеевича Гагарина с Землей, привязанную
к московскому времени.

При работе над книгой я пользовался только открытыми источниками
и в отдельных случаях при сильных разночтениях
был вынужден принимать волевое решение, выбрав ту версию
давних событий, которая представляется мне наиболее убедительной
с позиций технической логики и здравого смысла. Варианты,
«конспирологические» версии и оставшиеся вопросы
ищите в разделе «Примечания».

К сожалению, я не смог назвать в этой книге имена всех, кто
работал над созданием ракеты, космодрома, корабля и системы
управления и обеспечил триумфальный полет. В этом смысле
моя работа очень далека от полноты. Но прочитать подробнее
о трудовом подвиге этих людей вы сможете в книгах и статьях,
список которых приведен в самом конце.

В работе над книгой мне помогали, вольно или невольно, самые
разные люди, предоставив редкие свидетельства очевидцев
и материалы, которые не найти ни в одной из библиотек. Пользуясь
случаем, я хотел бы поблагодарить за эту неоценимую помощь
Андрея Балабуху, Елену Бойцову, Янину Грошеву, Виктора
Ефимова, Александра Железнякова, Аллу Качурину, Ирину Кулагину,
Валерия Куприянова, Виталия Лебедева, Игоря Лисова,
Дмитрия Манта, Сергея Манта, Игоря Маринина, Михаила Охочинского,
Тимофея Прыгичева и Сергея Хлынина.

Спасибо вам! И — с Днем космонавтики!

Антон Первушин

Еще на Земле

В ночь с 11 на 12 апреля космонавты Юрий Гагарин и Герман
Титов были, пожалуй, единственными людьми на полигоне,
кому удалось выспаться. Всю ночь на площадках Тюра-Тама
кипела работа. В подготовке первого пилотируемого запуска
участвовало большое количество людей. Только список боевого
расчета содержал 678 фамилий. Сколько всего военных и гражданских
специалистов в ту ночь были заняты в предстартовых
процедурах, не установили до сих пор1.

В 3:30 по московскому времени космонавтов разбудил Евгений
Карпов. После физзарядки, умывания и завтрака из «космических» туб (мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе
с молоком) космонавтов повезли на автомобиле в МИК. Там был
проведен еще один предполетный медицинский осмотр и проверены
датчики.

Карпов записал: «Предполетный вес Ю. Гагарина — 68,5 килограмма,
температура тела — 36,3 градуса, частота пульса —
88 ударов в минуту, артериальное давление — 120 на 70, жизненная
емкость легких — 4600 кубических сантиметров».

Убедившись, что все нормально, под присмотром Карпова
и Яздовского специалисты приступили к одеванию космонавтов,
причем первым одевали Германа Титова: сначала тонкое шерстяное
белье, потом — оболочки скафандра. Перчатки пока отложили
— их следовало пристегнуть уже в кабине корабля.

Когда процедура подошла к завершению, вдруг заметили, что
нигде на демаскирующей оболочке нет указаний на гражданство
космонавта. А вдруг люди, которые сбегутся на место приземления
корабля, примут его за инопланетянина или, хуже того,
за американского шпиона? В памяти советских граждан еще
был свеж образ пилота «U-2» Френсиса Пауэрса, сбитого 1 мая
1960 года неподалеку от Свердловска2. Тогда один из специалистов
по скафандрам Виктор Давидьянц принес банку с красной
краской и прямо на надетом гермошлеме Гагарина вывел кисточкой
четыре буквы: «СССР».

В 4:00 прямо на «площадке номер один» в оборудованном
автобусе состоялось предпусковое заседание Госкомиссии под
председательством Константина Руднева — замечаний не оказалось.
Постепенно к ракете стали стягиваться люди — очень многим
хотелось проводить космонавта в исторический полет.

В это время в корабль загрузили контейнеры с провизией
и водой, а ведущий конструктор «Востока» Олег Ивановский выполнил
небольшую, но важную техническую операцию, связанную
с безопасностью полета. Дело в том, что медиков продолжало
беспокоить поведение Белки, которая через несколько витков
на «Втором корабле-спутнике» демонстрировала сильное беспокойство.
А ведь Белка была ветераном ракетных запусков и, казалось
бы, прошла все возможные тесты. Не случится ли нечто
подобное с космонавтом? Не утратит ли он контроль над собой
под длительным воздействием невесомости?

Чтобы не допустить случайных действий, которые могли привести
к непрогнозируемым последствиям, было решено установить
на панель ручного управления системой ориентации и тормозной
двигательной установки логический замок, который
можно было открыть, только зная комбинацию из трех цифр:
1, 2, 5. Правильно введя эти цифры и сняв крышку замка, космонавт
подтвердил бы, что находится в здравом уме, контролирует
себя и способен совершать осмысленные действия. Сначала
хотели сообщить этот код космонавту по радиосвязи, но вдруг
и она откажет? После обсуждения на Госкомиссии постановили
вложить записку с комбинацией цифр в пакет — при необходимости
пилот сам его вскроет. В задачу Ивановского входило вставить
колодку-код в логический замок, что позволяло проверить
работоспособность системы, а позднее передать Гагарину пакет,
на внутренней стороне которого крупно были написаны «секретные» цифры. Но Олег Генрихович решил поступить по-своему…

В 5:45 полностью облаченные Гагарин и Титов сели в белоголубой
автобус «ЛАЗ-695Б». Их сопровождали врачи, Николай
Каманин и члены отряда космонавтов: Валерий Быковский, Григорий
Нелюбов, Андриян Николаев и Павел Попович.

По дороге Юрий Гагарин попросил остановиться, вышел на
«бетонку», расстегнул скафандр и помочился на заднее колесо
автобуса. Так он заложил одну из первых космических традиций,
позаимствовав ее у авиаторов Великой Отечественной войны, которые
справляли малую нужду перед посадкой в самолет. Почемуто
это простое действо вызывает нездоровый интерес и смешки
у публики, хотя ничего особенного в нем нет — любой здоровый
человек справляет нужду несколько раз в день, а пилоту в принципе
необходимо «облегчиться» перед дальним тяжелым вылетом.

В 6:06 космонавты и сопровождающие прибыли на старт.
Там их уже поджидала целая делегация во главе с председателем
Госкомиссии Константином Николаевичем Рудневым, главным
конструктором Сергеем Павловичем Королевым и маршалом
Кириллом Семеновичем Москаленко3. Гагарин, ступая чуть
неуклюже, направился к Королеву, поднял руку к гермошлему,
бодро отрапортовал:

— Товарищ главный конструктор, летчик-космонавт
старший лейтенант Гагарин к полету на первом в мире космическом
корабле-спутнике готов!

Тут же осекся, смутился, сообразив, что доложить он должен
был председателю Госкомиссии… Извинился. В ответ Руднев обнял
космонавта. Потом то же самое проделали Королев, маршал
Москаленко, генерал Каманин. Вслед за ними с Юрием попрощались
космонавты, в том числе «запасной» Титов.

В момент прощания к Гагарину подошел спортивный комиссар
Владимир Алексеевич Плаксин и, согласно строгим правилам
Международной авиационной федерации (FAI), попросил
предъявить ему удостоверение. Гагарин достал удостоверение
и показал спортивному комиссару. Плаксин убедился, что перед
ним тот самый Гагарин, пожелал ему счастливого пути и благополучного
возвращения на родную Землю.

Андриян Николаев напутствует Юрия Гагарина
Королев напоследок еще раз приобнял Гагарина. Спустившийся
с фермы обслуживания Олег Ивановский, поддерживая
Юрия Алексеевича под локоть, повел по лестнице к площадке
лифта. Рядом шел специалист по креслу космонавта Федор Востоков.
Здесь, на площадке, Гагарин на минуту задержался, повернулся
к провожающим и поднял руки, прощаясь.

В кабине лифта оказалось трое: Гагарин, Ивановский и Востоков.
На верхней площадке их встретил кинооператор Владимир
Суворов, стремившийся заснять подробности посадки Гагарина
в корабль на портативную кинокамеру «Корвус». Подошли к открытому
люку. Гагарин по-хозяйски осмотрелся, заглянул внутрь.

— Ну как? — спросил он с улыбкой.

— Все в порядке, «первый» сорт, — ответил ему монтажник

ОКБ-1 Владимир Морозов.

— Раз так — садимся.

Ивановский с одной стороны, а Востоков с другой помогли
Гагарину подняться, закинуть ноги за обрез люка и лечь в кресло.
Востоков тут же приступил к работе с привязной системой
кресла, подключил скафандр к системе жизнеобеспечения.

В 7:07 на стартовой площадке была объявлена двухчасовая готовность.
Гагарин тем временем вышел на связь. Чтобы скрасить
космонавту минуты ожидания, на стартовой площадке развернули
телефонную точку, через которую с ним вели переговоры
Сергей Королев, Николай Каманин, Константин Руднев, Николай
Попович и Марк Галлай4.

7:10

Юрий Гагарин (позывной «Кедр»):

— Как слышите меня?

Первым откликнулся Николай Петрович Каманин, находившийся
у телефона (позывной «Заря-1»):

— Слышу хорошо. Как слышите меня?

— Вас слышу хорошо.

Купить книгу на Озоне

Рассказ из сборника малой прозы Дениса Осокина «Овсянки»

О книге Дениса Осокина «Овсянки»

анемоны

покрывшие

железо и ткань

кровати

анемоны плеч

анемоны рук

анемоны глаз

анемоны свитера

анемоны декабря

света спит на железной койке потому что
чувствует к ней симпатию. правильно — обе
как сестры — похожи друг на друга. длинные
и смешные. света койку называет светой —
а себя койкой. утром света застилает койку,
протирает обувь и идет на работу. вечером
возвращается, стелит койку и ложится спать.

кварталы у северной границы города тоже похожи на
свету. неизвестные миру трамвайные пути, магазины,
аптеки. деревянные улицы с промышленными
названиями, прямыми линиями уходящие к лесу.
никто здесь не гуляет — все думают что ехать сюда
очень далеко и совершенно незачем. а света любит
здесь очутиться — и добирается двумя трамваями.

света любит аперитив с яичницей — и в
выходные дни часто этим завтракает. пить
аперитив и заедать яичницей очень здорово.
так вкусно что хочется плакать. аперитив —
это горечь на травах. крепко но легко. а потом
света едет на северную окраину и там гуляет.

вечером света читает книгу. там написано:
алуксне сине-зеленого цвета — синие крыши,
зеленые окна и двери, стены пятнами. вечером
глядеть на траву — вот вам и город алуксне —
зелень окутанная синевой. ветрено — улицы как
качели. есть озеро — в нем купаются голышом.
спины у девушек алуксне все в веснушках.

свете нравятся анемоны. но не как цветы —
света цветы не очень и любит. света думает что
анемоны означают гораздо большее. анемоны
как слово — это какой-то пароль. анемоны как
смысл напрямую связаны с любовью. света
думает: анемоны: и волнуется: от нежности.

у светы маленькие груди. иногда она на них
смотрит. вы миленькие. — произносит вслух.
если койка — светина сестра, то брат у светы —
с балкона велосипед. она на нем не ездит — потому
что может упасть. света коротко стрижется.
выпал снег. наступила зима. анемоны рядом.

анемоны — это не цветы.

анемоны — это поцелуи в спину. ну или в ключицу.
или в плечо — только долго. когда целуют в спину —
любят на самом деле. в губы в ноги и между ног
человек целуется с летом. а когда анемоны —
целуют только тебя. анемоны рождают декабрь
и одеяло. и желание пройтись. стоять на улице,
мерзнуть. анемоны — поцелуи в спину иногда
через белый свитер. иногда через черное пальто.

а так бывает — обнимешься в толстых куртках
и ну целоваться, иногда попадая в лицо. тут уж
определенно имеешь дело с анемонами. и руки
в перчатках или в варежках. встретились —
нечего сказать. анемоны — поцелуи через одежду.

выпьешь вина и наешься снега. с анемонами
едешь через весь город и плачешь. придумываешь
подарки. покупаешь пирожки. рисуешь улитку.
вышиваешь бабочку. купишь ткань для красивой
ночнушки — шьешь и думаешь — не получится.
наполняешь квартиру керосиновыми лампами —
а толку-то что? — без конца вытираешь с них пыль.

анемоны желто-красные, синие. фиолетовые
анемоны. анемоны и молчание. анемонов полны глаза.
анемонами на балконе покрываешь морозный воздух.
анемоны — когда на улице поцелуешь себя в рукав.

так бывает. сделаешь кофе и поцелуешь чашку.
придешь в хозяйственный магазин чтобы
перецеловать все ведра и инвентарь. каждый
тазик и цветочный горшок. банки с клеем для
обоев все до одной. все бутылки со скипидаром.
мясорубки. гладкие черенки. резиновые
коврики. шланги. мешки с удобрением. кассира
и продавщицу. купишь ситечко и уйдешь
оставив магазин наполненный анемонами.

так бывает. купишь много вкусной еды.
и откроешь форточку. и выйдешь из дома.
вот и вечер пришел за твоими анемонами.

ее вырвало на пол — а ты трезвей. вытираешь ей
простынью рот и убираешь блевотину. аллеснормалес.
— говорит она. долго возишься. она спит —
в свитере и в ботинках. наступает утро. сидишь
на полу. целуешь ее от ботинок до стриженого
затылка. после гладишь эти новые анемоны.

хватит не плакать и не грустить и шить некрасивые
игрушки. хватит рисовать картинки а потом
вставлять их в рамочку. как же жить среди такого
количества анемонов? как же ходить как дышать
когда их столько в такой небольшой квартире?

анемоны. ну всё. ну всё.

прав кто как света догадывается об анемонах. мы не
знаем где она — но в анемонах уверены. пишем пальцем
на белом стекле — анемоны — и целуем каждую букву.

*

начинается начинается — ах ах. дом был очень
маленький. зима дровами щелкала. горячо аж
было. хлеб был — торжественно выносился из
столовой, в столовой брали — вечером — там она
и работала. мыла полы — на полу анемоны — и на
швабре — и на ведре. тугая полоска под майкой
со стороны спины анемонами особенно покрыта.
я буду чинить эту батарею — думал я — и на руках
проступала позолота. дверь заменим — старую
поставим в праздничный угол. почтовый ящик —
ржавая лепешка. маленькая — но плечом рисуешь
в темноте. скачешь на одной ноге и руками машешь.
на деревьях висят бутылки. кто развесил их?

ждать ждать ждать — завернувшись в пижаму —
звонка из киева. засобираться в люблин — надо бы
съездить — надо. автобус с цыганами через улицы
коломыи, через неверные особняки. в черновцах
новый год. и в сучаве новый год. ночью румынские
села спят. буковинские села спят. в городе
рэдэуць на румынской буковине больше всего
анемонов. ‘рэынтоарчереа ля рэдэуць’ — анемонов
личная песня. анемоны — иначе ветреницы.

в перемышле в перми в брашове анемоны
выстилают поребрики — и на крышах такси —
и билетные кассы. простым глазом видно как
цепляются анемоны — вверх и вниз — местность-то
ведь холмистая. идет продавщица из нотного
магазина — пожалуйста остановись! — запусти
в свои волосы руку — что там? — анемон на анемоне.

болезнь бывает так трогательна — шататься по
квартире — в каждой комнате бухаться на кровать —
в каждой комнате на табуретках лекарства — горло
горит а голова кружится. что ж хорошего? — а то
что увлажняющим кремом натираешь губы —
под красным одеялом кривишь улыбку и ждешь.
звонок в дверь — стук в комнату. через щель
под дверью протискиваются анемоны. входит
и забирается в шерстяном платье в перемятую
кровать. на губах ее кровь от твоих ненадежных
губ. анемоны обволакивают пружины — не дают им
громко скрипеть. когда уходит — ползешь на кухню
толкать и в нос и на губы отвратительную мазь.

грохнулись на парту в лекционном зале — и не
жестко ведь. там ковер — из красных анемонов.
голова болтается в воздухе — как же так? — 
почему удобно? это желтые анемоны мягко
поддерживают голову. синие анемоны заслонили
дверь чтобы никто не вошел — не отличил от стен.

радоваться надо — скромнее надо быть — потому что
нету скромности. пальчики твои перебираю как четки —
потому что нету скромности. споткнулся — упал —
оторвал умывальник — потому что нету скромности.
видел тебя — был — радован радошевич — потому что вы
ее не знаете — скромности этой — не бывает скромности.

вот завернутый в целлофан кулич, вот рябиновая
наливка, а вот мой подарок — сливы. сейчас же
все выпьем и сожрем, искупаемся в грязном
озере. вода зацвела густо-густо — покроемся этой
зеленью. она лишь разукрасит пестрые анемоны,
которыми мы покрыты с позавчерашнего утра.

анемоны исчезают — гибнут — покидают — бросают
нас — злючки. колдовать бессмысленно — надо
целоваться. целовать кнопку лифта, рыхлый
и темный снег, тяжелую дверь в главпочтамт.
анемоны родятся — смотри на них — теперь не скоро
исчезнут. анемоны не обмануть — ни губами ни
голосом. чтобы украсить анемонами например утюг —
нужно дважды до его размеров увеличившееся
сердце. а лягушку можно не целовать — достаточно
ее потрогать. возможно ли чтобы анемонами
оказалась покрыта пепельница? — ну конечно же
да. здесь совсем ничего не следует делать — просто
закрыв за гостем дверь вернуться прибраться
в кухне и обнаружить что пепельница вся охвачена
анемонами. анемоны с предметов не исчезают
подолгу — бывает что никогда. анемоны исчезают
с человека очень и очень быстро — и с одежды
его — вот беда. футляр из-под очков легко набить
анемонами — сложнее натолкать их в карманы пальто.

слово да — салфетка плетенная из анемонов —
красно-желтый узор. но их может быть много и в
слове нет — анемоны здесь более дымчаты — бледносиние,
фиолетовые, темно-зеленые. а — это красный
цвет выстилающий поверхность мира — позывной
живых. а — любовь — анемоны свадеб и встреч, дома,
своей постели. анемоны слова нет — воздушные,
подземные — анемоны вокзальной ночи, гостиниц,
кофе — анемоны прощания — анемоны небесной
нежности когда не рассчитывают быть вместе.

мы не будем жить вместе — нет. это нет плещущее
в глазах разрешает нам прорасти насквозь тысячами
синих анемонов и любить друг друга. наши ласки
возможны если они — в анемонах. анемоны слова нет —
украшают небо. анемоны слова да — не покидают земли.

на анемоны — и вызывай такси. да ладно — стукнемся
головами — и всё. подбрасывай анемоны до потолка —
а уж я объясню таксисту почему мы так медленно
едем — почему так трудно дышать — почему на его
сиденьях шуршанье и нежный запах — почему колеса
чуть отрываются от земли — охапки моих анемонов
устремились к небу. нечего сказать — простились.

ехать не шевелясь, не раздеваясь, не вынимая
коржиков. слушать как исчезают твои анемоны —
но до конца дороги хватит. каждое легкое движение
стряхивает их с тебя. не улыбаться чтобы анемоны
не ронялись мускулами лица — ведь и так трясет
и стучит. а сколько их оторвалось когда пришлось
сходить взять постель. а если дорога особенно
долгая — ближе к ее концу можно и выйти в тамбур.
задрать голову — передать привет последним
анемонам уходящим через крышу поезда.

анемоны — это стало ясно вполне. в сумке —
шерстяные чулки разрисованные орнаментом —
словно вазы для красных анемонов. с анемонами
танцевать — не жалеть и умереть от жалости.
существование анемонов — лучшее знание и опыт.
лучшая спешка и неподвижность. но не предмет.
все предметы можно держать в кулаке. анемоны
не являются предметами — и в кулаке не держатся.

поэтому первым и лучшим предметом
мы называем керосиновую лампу.

*

анемоны ткутся и ткутся — вне предметного мира —
нами и ради нас — случайно или намеренно — пусть.

удерживать и следить за ними никто не пытается —
что вы? лучше поешь-ка суп и картошки с грибами
и выпей. будем ходить в кафе и подмигивать друг
другу. мы ведь предметы — и не имеем власти над
непредметами. будем шутить и целоваться с летом
в раскрытые ноги подруг. никого не станем искать
и специально ездить на румынскую буковину. пусть
радио нам споет. пусть появляются дети не знающие
анемонов. жизнь без анемонов смешна и приятна.

притащимся в зоопарк и еще подумаем — стоит ли
покрывать анемонами всех этих бородавочников
и обезьян. если надо будет — покроем хоть змею —
если сердце вдруг станет такое же длинное — если
вдруг замолчим. но бегает жираф — а мы хохочем.

ну-ка что я такое принес? — жестяную коробку
с бомбошками — выкрал из елочного подарка.
есть их надо весь будущий год — доставая
изредка — предчувствуя анемоны. утром встали —
и по очереди пьем из чайника — ой ой ой — вот
так повеселились — под столом семь пустых
бутылок — и бомбошки все сожраны — в пустой
зеленой коробке две последние и налит портвейн.

здравствуй милая — не думай об анемонах — такой
грудью как у тебя анемоны только пугать — ну их
к чертовой матери — поскорее ее достань — раз два
три — прыгаем со стола в кровать. не уснули ни
ночью ни утром — лежа курили — бегали на балкон.
распрощались — смеялись у лифта. я на улице
раскачиваюсь и машу — ты в окно в новый раз
вываливаешь устрашение анемонов. не считая года —
через четыре дня — звоню в твою дверь и целую
дверную ручку — и косяк и глазок — открываешь — и вот
они — вот они анемоны — ну не плачь — ну не шевелись!

замерли замерли — ну давай замерзнем — ну
давай превратимся в сугроб — пусть нас спасают,
везут в больницу — мы оживем — без ушей или
пальцев ног — разве мы виноваты что холодно —
разве мы вправе мешать рождению анемонов?

моя хорошая — стой на месте! — мы никуда не
идем — мы не звоним — не приносим извинений.
возможно мы когда-нибудь и разденемся — когда
обрадованные усталые анемоны чуть раздвинутся
и уступят место лету. тогда мы коснемся живота
и губ — глазами грохнемся в середину тела —
покажем лето и станем им в присутствии анемонов
притихших на спинках кровати на стенах и потолке.

а пока лето ходит где-то под окнами и не смеет
войти в квартиру. так будет долго — ровно столько
сколько на наших одеждах пуговиц ниточек
волосков — сколько вязаных петелек складок
и разводов рисунка — на штанинах и свитерах.

казань

2002

Отрывок из романа

О книге Энтони Капелла «Ароматы кофе»

Я завтракал в «Кафе Руайяль», — тарелка устриц и блюдо с толсто порезанной ветчиной в зеленом соусе, — и тут официант принес мой кофе. Не отрывая взгляда от свежей газеты, я сделал глоток и произнес, сдвинув брови:

— Черт подери, Марсден, кофе у вас отдает ржавчиной!

— Так ведь же тот самый, что и прочие посетители кушают, — нагло отозвался официант. — И никто, уж точно, жаловаться не изволил.

— Хотите сказать, Марсден, что я привередлив?

— Желаете еще чего-либо, сэр?

— Вы, Марсден, обладаете многими навыками официанта, кроме умения обслуживать. В изощренности ума вы также преуспели, за исключением чувства юмора.

— Премного благодарен, сэр.

— Да, да, я привередлив. Ибо чашечка отлично приготовленного кофе — идеальное начало для праздного дня. Аромат его обольстителен, вкус его сладок, хоть и оставляет по себе ощущение горечи и разочарования. В чем, несомненно, кофе имеет сходство с усладами любви. — Весьма довольный подобным aperçu (изречением (франц.)), я снова отпил кофе из принесенной Марсденом чашки. — Впрочем, в данном случае, — заметил я, — напиток имеет исключительно вкус дорожной грязи и ничего более. Разве что с легким привкусом гнилого абрикоса.

— Рад услужить, сэр!

— Вижу, вижу…

Я вновь сосредоточился на «Газетт».

Официант немного помедлил, затем с легким налетом модной усталой меланхолии поинтересовался:

— Станет ли нынче молодой человек платить за свой завтрак?

— Запишите это на мой счет, Марсден. Вот так, вот и умница.

Чуть погодя я уловил рядом движение: кто-кто подсел ко мне за столик. Кинув взгляд поверх газеты, я обнаружил перед собой маленького, похожего на гнома джентльмена, добротный сюртук которого резко выделял его среди щеголей и денди, обычных завсегдатаев этого заведения. Лично я ждал, что ко мне в любой момент могут присоединиться мои приятели Морган и Хант, и, так как в тот ранний час зал почти наполовину пустовал, нам, лишь только они появятся, не составило бы особого труда пересесть за другой столик. И все-таки мне стало любопытно: ведь при обилии свободных столиков просто удивительно, что незнакомец без приглашения присел за мой.

— Сэмюэл Пинкер, сэр, к вашим услугам, — произнес человек-гном, слегка склонив голову.

— Роберт Уоллис.

— Невольно я подслушал брошенную вами официанту фразу. Вы позволите?

И, отринув церемонии, он потянулся к моей чашке, поднес ее к носу и весьма деликатно втянул ноздри, точь-в-точь, как я нынче утром вдыхал аромат цветка, избранного, чтобы вставить в петлицу.

Я рассматривал незнакомца настороженно и одновременно с веселым любопытством. Признаюсь, в «Кафе Руайяль» захаживало немало эксцентрических типов, но эксцентричность прежних обычно носила более показной характер: скажем, букетик фиалок в руке, бархатные бриджи или поигрывание тростью с алмазным набалдашником. Но чтобы нюхать чужой кофе, — такого, насколько припоминаю, здесь еще не случалось.

Сэмюэла Пинкера, судя по всему, ничто не смущало. Прикрыв глаза, он еще пару раз основательно вдохнул запах кофе. Потом поднес чашку ко рту, сделал глоток. Тут же издал смешной втягивающий звук: мелькнул, взвившись, язык, как будто Пинкер полоскал жидкостью рот. После чего он разочарованно изрек:

— Нилгери. Переварен. Не говоря уж о том, что пережарен. Что ж, вы совершенно правы. Полпартии подпорчено. Легкий, но вполне ощутимый привкус гнилых фруктов. Позвольте спросить, вы имеете отношение к торговле продуктом?

— К торговле чем?

— Как чем? Кофе.

Помнится, я громко расхохотался:

— О Господи, нет, конечно!

— Тогда позвольте спросить, — не унимался он, — к какой имеете?

— Вообще ни к какой.

— Простите, тогда верней будет спросить, какова ваша профессия?

— Да, собственно, никакой особенно. Я не врач, не адвокат, ничем особо полезным не занимаюсь.

— Что же вы все-таки делаете, сэр? — раздраженно спросил он. — Чем зарабатываете на жизнь?

Признаться, сам я в ту пору ничего не зарабатывал; недавно мой отец снабдил меня дополнительно небольшой суммой в преддверии литературной славы, строжайше предупредив, что это в последний раз. Однако я счел, что в данном случае стоит называть вещи своими именами.

— Я поэт, — признался я с некоторым налетом усталой меланхолии.

— Известный? Большой поэт? — с жадностью встрепенулся Пинкер.

— Увы, нет. Ветреная слава еще не пригрела меня на своей груди.

— Отлично, — к моему удивлению побормотал он. И снова: — Так вы владеете пером? Вы прекрасно управляетесь со словами?

— Как литератор, я полагаю себя мастером чего угодно, кроме языка…

— Оставьте свои остроты! — вскричал Пинкер. — Я спрашиваю — вы способны что-нибудь описать словами? Ну, конечно же, да. Описали же вы этот кофе.

— Я?

— Вы сказали, «ржавое». Вот именно — «ржавый привкус». Я бы в жизни до такого не додумался, такое слово ни за что бы мне на ум не пришло, но эта «ржавость» она, прямо-таки…

— Mot juste (Точное слово, «в точку» (франц.))?

— Вот именно! — Пинкер взглянул на меня, совсем как мой оксфордский преподаватель, совместив во взгляде сомнение и долю железной решимости. — Разговоры в сторону. Вот моя визитка.

— Я, конечно, с радостью ее приму, — сказал я озадаченно, — но, мне кажется, вряд ли я нуждаюсь в ваших услугах.

Он что-то быстро нацарапал на обороте визитки. Я не мог не заметить, что визитка была отличного качества, исполненная на плотной матовой бумаге.

— Вы не поняли, сэр. Это вы мне нужны.

— Хотите сказать, в качестве секретаря? Но, боюсь, я…

— Нет-нет! — покачал головой Пинкер. — У меня уже есть три секретаря, все трое превосходно справляются со своими обязанностями. Вы, позвольте вам заметить, были бы весьма ничтожным придатком к их числу.

— Тогда, зачем же? — воскликнул я, несколько уязвленный.

В секретари идти у меня не было ни малейшего желания, однако мне всегда нравилось думать, что, если дойдет до этого, я проявлю способности и здесь.

— Мне необходим, — глядя мне прямо в глаза, произнес Пинкер, — эстет, писатель. Если я найду такого одаренного субъекта, он станет вместе со мной участником одного предприятия, которое сделает нас обоих фантастически богатыми людьми. — Он протянул мне визитку. — Зайдите ко мне завтра днем вот по этому адресу.

По мнению моего друга Джорджа Ханта, загадочный мистер Пинкер намерен издавать литературный журнал. Так как Хант и сам уже давно носился с этой идеей, — главным образом потому, что ни один из существующих литературных журналов Лондона, как видно, не дорос до печатания его виршей, — Хант считал, что я должен принять предложение кофейного торговца и нанести ему визит.

— Едва ли он походит на человека из литературных кругов…

Я перевернул карточку. На обороте карандашом было написано: «Прошу сопроводить в мой кабинет. С.П.»

— Посмотри по сторонам, — Хант обвел вокруг себя рукой. — Здесь почти сплошь те, кто цепляется за юбки Музы.

В самом деле, почти все завсегдатаи «Кафе Руайяль» были литераторы или художники.

— Но ведь ему как раз понравилось то, что я назвал кофе «ржавым».

До сих пор не принимавший участия в разговоре третий член нашего содружества — художник Персиваль Морган — внезапно со смехом сказал:

— Знаю я, чего хочет твой мистер Пинкер!

— Чего же?

Хлопнув по тыльной стороне «Газет», Морган вслух прочел:

— «Патентованные оздоровляющие порошки „Брэнэй“. Пациентам гарантировано восстановление цветущего здоровья. Насладитесь покоем альпийских лугов, воистину животворяще вспененном в одной единственной ложке!». Ну, разве не очевидно, что этот тип хочет, чтоб ты писал для него рекламу!

Должен признаться, эта версия показалась мне куда убедительней предположения о журнале. И чем больше я раздумывал, тем вероятней именно она мне представлялась. Пинкер не случайно спросил, силен ли я в обращении со словом, — вопрос странный для того, кто решает запустить журнал, но вполне естественный для того, кому надо сочинить рекламу. Несомненно, он располагает новой маркой кофе, которую требуется красиво подать. «Бодрящий утренний кофе Пинкера. Хорошо прожарен, улучшает цвет лица», или еще какой-нибудь вздор в том же духе. Я испытал легкое разочарование. Ведь я понадеялся было, будто меня ждет… ну, нечто более привлекательное что ли.

— Реклама, — глубокомысленно изрек Хант, — это пошлое олицетворение пошлого века.

— А я напротив, — возразил Морган, — обожаю рекламу. Это единственная разновидность современного искусства, которое хотя бы отдаленно имеет отношение к правде.

Друзья выжидающе уставились на меня. Но мне почему-то уже совсем было не до острот.

Назавтра, усевшись за письменным столом, я корпел над переводом одного стихотворения Бодлера. Сбоку стоял бокал желтого венецианского стекла с золотистым рейнским вином; я писал серебряным карандашом на лиловой бумаге, пропитанной маслом бергамота, курил одну за одной сигареты с турецким табаком — все, как полагается. Что не умаляло тяжести моих усилий. Бесспорно, Бодлер — великий поэт, к тому же он волнующе порочен, но также склонен и к некоторой туманности, что замедляет работу переводчика, и если бы не обещанные мне издателем за работу три фунта, я бы уже давно забросил это занятие. Мои комнаты располагались в Сент-Джонс-Вуд, неподалеку от Риджент-Парк, и в тот солнечный день до меня издалека долетали выкрики расхаживающих взад-вперед перед воротами парка продавцов мороженого. Усидеть в четырех стенах становилось все трудней и трудней. И почему-то для слова «осторожно» я не мог придумать никакой другой рифмы, кроме «мороженое».

— Хватит! — громко сказал я, отложив в сторону карандаш.

Визитка Пинкера лежала на краю стола. Я взял ее, снова пробежал глазами: «Сэмюэл ПИНКЕР, закупка и торговля кофе». Адрес — Нэрроу-стрит, Лаймхаус. Мысль выбраться из этих стен хотя бы на пару часов влекла меня вон, как собака, рвущаяся с хозяйского поводка.

По другую сторону стола высилась стопка счетов. Поэт, разумеется, без долгов обойтись не может. Собственно, не имея долгов, вряд ли можно вообще считать себя художником слова. Но на миг мне стало не по себе от мысли, что придется так или иначе изыскивать средства, чтобы оплатить долги. Я взялся за верхний счет: напоминание от моего виноторговца. Рейнское не только по цвету золотое: оно и стоило чертовски дорого, почти как золото. Хотя, если согласиться писать рекламу для мистера Пинкера … Я и понятия не имел, сколько могут платить за подобную дребедень. Но раз мистер Пинкер в поисках нужного автора решил наведаться в «Кафе Руайяль», то, заключил я, в этом деле он, как и я, новичок. Что если удастся его убедить платить мне не за проделанную работу, а авансировать гонораром? В сумме, скажем… я прикинул реальную, счел ее недостаточной, учетверил, — …скажем, сорок фунтов за год? А если у торговца кофе есть разные приятели, деловые партнеры, которым нужны аналогичные услуги, — что ж, тогда большого труда не составит увеличить годовой доход до четырехсот фунтов, и это всего лишь за изготовление строчек, типа: «Насладитесь покоем альпийских лугов, воистину животворяще вспененном в одной целительной ложке!». Еще и на Бодлера куча времени останется. Правда, Муза может почувствовать себя несколько уязвленной, если художник так проституирует своим талантом. Но ведь художнику так или иначе придется скрывать свои операции от собратьев литераторов; значит, возможно, и Муза останется в неведении.

Решено. Задержавшись лишь для того, чтобы взять карточку Пинкера и облачиться в визитку с кашмирским узором, купленную в «Либерти» неделю назад, я поспешил к выходу.

Давайте вместе совершим путешествие по Лондону, от Сент-Джонс-Вуд до Лаймхаус. В предложенном виде это звучит не слишком завлекательно, не так ли? Тогда позвольте мне перефразировать свое приглашение. Давайте пройдем сквозь этот грандиознейший, населеннейший город в пору его высочайшего расцвета, совершим прогулку, которая, если вы составите мне компанию, даст пищу любому из ваших чувств. Здесь у Примроуз-Хилл воздух — вдохните-ка! — относительно свеж, лишь с легчайшей едко-серной примесью дыма каминов и кухонных плит, которые и в это время года полыхают в каждом доме. Но едва лишь мы минуем Марилебон, тут-то и начнется самое занятное. От красивых кэбов и экипажей сочно пахнет кожей и лошадиным потом: колеса громыхают по булыжной мостовой; мягкий и влажный конский помет заполнил сточные канавы. Повсюду под напором транспорта стопорится движение. Двуколки, коляски, кареты, брогамы, кабриолеты, гиги, купе, ландо, кларенсы, экипажи, -все стремятся пробиться кто куда. Иные даже сконструированы в виде колоссального цилиндра, имена изготовителей выведены золотом. Самые злостные нарушители — шоферы омнибусов; эти виляют из стороны в сторону, едва не наезжая на пешеходов, пытаясь заманить их за три пенса, на пенни дешевле обычного, на крышу своего омнибуса. Тут же и велосипеды с велосипедистами, и стаи гусей, которых гонят на рынок, и люди-афиши, пробивающиеся сквозь толпу, рекламируя зонты и всякую прочую всячину, и молочницы, тупо слоняющиеся по улицам с коровой и с ведром в ожидании желающих купить молока. Гордо вышагивают лотошники с пирожками и пирожными; продавщицы цветов суют вам в руки люпины и ноготки; трубки и сигары привносят в общее буйство запахов свой крепкий аромат. Человек, коптящий на жаровне ярмутские селедки, размахивает у вашего носа одной, поддетой на вилку, хрипло выкрикивая:

— Отличные селедки, два пенса с пылу-с жару!

И мигом, словно в ответ, взвивается многоголосым хором:

— Каштаны-ы-ы… ы-ы-ы… ы-ы-ы… два десятка за пенни!…

— Вакса за полпени!…

— Отличный грецкий орех, шестнадцать за пенни!… — орут мальчишки при торговцах.

— А вот вам турнепс! — подхватывает ревом фермер с повозки, запряженной осликом.

Взвизгивают от соприкосновения с лезвием, исторгая искры, точильные колеса. Разносчики, молча выставив вперед ручные лотки, распродают по пенни за штуку коробки со шведскими спичками. А по краю толпы — вечно! вечно! — тянутся призраками нищие: босые, голодные, бездомные, убогие. Ждущие, когда ненароком что-то перепадет.

Если мы отправимся подземкой от Бейкер-стрит до Ватерлоо, нас примут узкие платформы, обдаваемые влажным, с примесью копоти, паром локомотивов. Если двинемся по новым величественным магистралям, таким как Нортумберленд-авеню, проложенным прямо через трущобы центрального Лондона, то обнаружим себя в гуще немытого человечества — ведь каждый великолепный проспект по сей день окружен обиталищами, и каждое — гнездовье, вмещающее тысячи семей, живущих в тесноте, в зловонном месиве пота, джина, вони изо рта, от кожи. Но день хорош: пройдемся пешком. Мы торопливо проходим задворками Ковент-Гарден, где нас провожает множество глаз в надежде заметить краешек высунувшегося носового платка или перчатки, чтоб тотчас ухватить, а заговаривают с нами лишь Магдалины-малолетки в дешевых вульгарных побрякушках, бормоча свои похотливые приветствия в надежде мигом воспламенить в нас вожделение. Но нет у нас на это времени — у нас ни на что уже нет времени; мы уже чудовищно опаздываем. Вероятно, в конце концов мы возьмем кэб; к слову, вот и он!

Громыхая по булыжникам Друри-Лейн, мы мало-помалу ощущаем едва уловимый, не сказать, чтоб приятный, запах; он как ядовитый туман стелется вдоль по этим узким улочкам. Это пахнет река. Конечно, благодаря Базальгеттовым сточным трубам Темза уже больше не отдает вонью гниющего мусора, столь непереносимой, что члены парламента однажды были вынуждены окунуть свои шторы в раствор сернокислой извести; но сточные трубы хороши лишь для тех, чьи современные туалеты с ними соединены. В трущобах же по-прежнему бытуют громадные зловонные выгребные ямы, откуда тошнотворная жижа проникает в лондонские подземные воды. Кроме того, ощущаются и всякие запахи от фабрик, расположенных, ради доступа к воде, вдоль берегов реки. Из пивоварен тянет хмелем с жаровен — пахнет довольно приятно, как и экзотическими травами с фабрики, где изготовляют джин. Как вдруг тошнотворно потянуло распаренными конскими костями с клеевых фабрик, кипящим жиром с мыловаренных, рыбным потрохом с Биллингзгейтского рынка, тухлым собачьим пометом от сыромятен. Неудивительно, что натуры чувствительные носят душистые бутоньерки или прикалывают к лацканам пиджака броши с эвкалиптовой солью.

Приближаясь к лондонскому порту, мы проходим под нависшими громадами складов, высоких и мрачных, точно утесы. Из одного исходит тяжелый и плотный аромат табачных листьев, из другого приторно пахнет патокой, из третьего — ползут тяжелые пары опиума. Здесь ноги липнут к тротуару из-за лопнувшей бочки рома. Вот путь преграждает марширующая фаланга солдат в красных мундирах. Повсюду вокруг клокочет многоязычная речь, — белесые немцы, китайцы с темной косичкой, негры с яркими, повязанными вокруг головы платками. Мясник в синей робе взваливает на плечо лоток с мясом; за ним — боцман в соломенной шляпе бережно несет в руках бамбуковую клетку с длиннохвостым попугаем. Янки горланят удалые матросские песни. С оглушительной какофонией, как под барабанный бой, бондари катят по булыжной мостовой бочки; блеют в своих клетях предназначенные на продажу козы. А река… река сплошь запружена кораблями всех мастей; их мачты и трубы простираются, куда не кинешь взгляд. Шлюпы, шхуны, двухмачтовики, грузовые судна с бочками пива или углем; плашкоуты и рыбацкие лодки, клиперы- перевозчики чая и прогулочные катера; сверкающие пароходы с палубами красного дерева и закопченные трудяги-баржи. Каждое судно вносит свою лепту в общий беспорядочный гул, перекликаясь пронзительными визгами пароходных гудков, криками разгрузчиков угля, клаксонами лоцманских катеров и непрекращающимся перезвоном судовых баржевых колоколов.

Поистине лишь угасающее сознание не способно испытать прилив возбуждения при виде неугомонной суматошной энергии происходящего, этой демонстрации трудового порыва, изливающейся из недр величайшего в мире города, подобно пчелиному рою, стремящемуся к грузным, сочащимся медом сотам в сердцевине улья и обратно. Правда, наличия душевной силы я в этом не узрел, — зрелище впечатляло, однако было лишено мысли, и я смотрел на происходящее со стороны, как человек, наблюдающий за цирковой кавалькадой. Лишь такой, как Пинкер был способен разглядеть в подобном действе нечто большее, — увидеть, что Цивилизация, Коммерция и Христианство представляют собой в конечном счете единое целое; постичь, что только не стесненная властью коммерция может стать тем светочем, который способен озарить остаточные темные пятна нашего мира.

Глава из книги Рейчел Гринуолд «Почему он не перезвонил?»

О книге Рейчел Гринуолд «Почему он не перезвонил?»

Вопросы, которые мне постоянно задают одинокие женщины

К консультанту по свиданиям обязательно найдутся вопросы. Это и понятно: ведь мне удалось опросить по этой животрепещущей теме приблизительно тысячу мужчин, У врачей подобная ситуация. Стоит мне прийти на вечеринку, как вдруг все хотят рассказать мне о своих душевных ранах. Я не возражаю. Из таких разговоров можно узнать примерно столько же, сколько из официальных Собеседований.

Ниже приведены пять самых распространённых вопросов, которые задают мне одинокие женщины по поводу того, почему он не перезвонил, — и мои ответы тоже.

1) Мне перезванивает много парней, но не всегда те, которые мне больше всего нравятся. Что это значит?

Если ты получаешь массу приглашений на второе свидание — пусть не обязательно от тех, от кого надеялась, — то ты знаешь, как произвести хорошее первое впечатление, но не всегда. Здесь нужно принять во внимание два соображения. Первое: если ты не привлекаешь мужчин, которые нравятся тебе больше всего, возможно, рядом с ними ты ведешь себя по-другому. Может быть, не понимаешь, какие от тебя исходят сигналы, когда ты нервничаешь. Второе: если обычно тебе перезванивают, и ты на этом основании делаешь вывод, что производишь сильное впечатление, это опасная логика. Потому что ты ищешь одну родную душу, и даже если один парень, который действительно тебе понравился, не перезвонил, это уже серьезно. Так редко удается встретить кого-то, кто пробуждает в тебе искреннее сильное чувство, поэтому ты должна быть готова выжать все из каждой возможности. Когда 99 неудачников звонят, а один-единственный господин Кандидат — нет, это проблема. Если ты смотрела футбол в 2007, то помнишь, что у команды «Нью-Ингленд Пэтриотс» была похожая беда: 18 побед за сезон и одно сокрушительное фиаско тогда, когда выиграть было важнее всего — на матче за Супер-кубок.

Если ты не привлекаешь мужчин, которые нравятся тебе больше всего, возможно, рядом с ними ты ведешь себя по-другому.

Не позволяй небольшим препятствиям преграждать тебе дорогу к настоящим отношениям. Проблемы могут быть тривиальны, но они портят твои показатели. Необходимо выяснить, почему в твоей долговременной статистике не 100%, а что-то около того. Для того-то и существует моя книга.

2) Я не переживаю, перезвонят мне или нет, потому что не так-то много интересных мужчин приглашает меня на первое свидание! Что мне делать?

Если ты считаешь, что нужные парни просто тебе не встречаются, рискну предположить, что на самом деле в своей повседневной жизни ты постоянно сталкиваешься с потенциально «нужными» парнями, но по какой-то причине они не спешат с приглашением на свидание. Технически ты не обозначаешь этих молодых людей как «партнеров, которые тебе не перезвонили», потому что они просто сотрудники из твоего офиса, или клиенты по работе, или парни, которые занимаются в том же спортзале, ходят в ту же химчистку, или друзья твоих подруг. В эту же категорию входят и те, кто просматривает твою страничку, но не посылает электронного письма и не отвечает на подмигивающий смайлик. Сюда входит и парень, с которым ты недавно познакомилась на вечеринке и поболтала пятнадцать минут: он тобой заинтересовался, но в итоге ушел, не спросив, какой у тебя номер. По мысли мужчины, ты не соответствуешь его мимолетным ожиданиям, какими бы они ни были. Так что для него стадия «узнать поближе» завершена. И не нужно свиданий. Такие осечки, то есть приводящие в уныние платонические отношения, короткие разговоры, кокетливые взгляды, «сбои сигнала» посреди он-лайн общения или нехватка дружеских предложений познакомить тебя с кем-нибудь — типичные примеры случаев, когда тебе не перезванивают. Ты можешь использовать эту книгу, чтобы определить, к какому типу относят тебя мужчины, исходя из первого впечатления, будь то твоя повседневная жизнь или свидание.

Эта книга поможет определить, к какому типу относят тебя мужчины, исходя из первого впечатления, будь то твоя повседневная жизнь или свидание.

3) Вы не хотите написать книгу для мужчин о том, почему женщины им не перезванивают?

Поверь мне, если бы в целой вселенной найдётся более семи мужчин, которые купят книгу по самопомощи в вопросах свиданий, отдельный том я бы посвятила ошибкам, которые совершают мужчины! Конечно, мое исследование показывает, что и женщины отвергают немало кавалеров,… в конце концов, главная цель этой книги, помочь тебе обрести контроль над ситуацией, встречаться с красавчиками и отказывать тем, кто тебя не достоин. Но реальность такова: мужчины не покупают книги, которые им, пожалуй, нужнее всего.

4) Насколько важна внешность?

Внешность важна, и это далеко не новость. Мы живем в визуальном мире. За тысячу Собеседований с мужчинами я наслушалась отрицательных и грубых замечаний относительно женской внешности, от резких описаний рябого лица до высказываний из серии «коленок как у слона». Иногда мне кажется, будто я целую жизнь провела в мужской раздевалке. Так как внешность, несомненно, важна для привлечения молодого человека, старайся выглядеть привлекательной настолько, насколько возможно. Ты это и так знаешь.

А вот хорошая новость: дело не только во внешности. Разве мужчины перезванивают только тем женщинам, которых считают красивыми? Вовсе нет. Большинство причин, по которым мои Собеседники не захотели второго или третьего свидания, никак не были связаны с внешним видом. Почему? Потому что мужчина уже принял во внимание ее внешность, когда звал на первое свидание. 80% моих «подопытных» либо лично встречались с девушкой до первого свидания (на вечеринке, в офисе, в спортзале), либо видели фото на ее страничке. Они ещё до первого свидания отсеяли какое-то количество женщин из-за их внешности. Таким образом, второму свиданию воспрепятствовало нечто иное, и внешность тут ни при чем. Конечно, за исключением случаев, когда фотография в интернете не соответствует действительности. А вот еще одно свидетельство в пользу того, что внешность не всегда гарантирует приглашение на второе свидание: 68% опрошенных мною мужчин сказали, что девушка, которой они не перезвонили, была по-настоящему привлекательной.

68% опрошенных мною мужчин сказали, что девушка, которой они не перезвонили, была по-настоящему привлекательной.

Да, внешние данные не в малой степени влияют на влечение мужчины к женщине, однако загвоздка в том, что девушек, которых молодые люди считают симпатичными, часто приглашают на первое свидание, но не всегда зовут на второе. Не нужно думать, что «милое лицо + хорошая фигура = он перезвонит»; уравнение гораздо сложнее. Вопрос таков: почему при наличии физического влечения одним женщинам перезванивают, а другим нет? Иначе говоря, что делает женщину привлекательной физически и духовно?

Я общалась со многими «популярными» парнями, которые каждую неделю встречаются с красивыми девушками (в том числе с моделями). Я даже сподобилась поговорить с одним из «самых желанных холостяков» Нью-Йорка (по версии журнала «Готэм»). Что заставляет этих мужчин звонить одной цыпочке, а другую игнорировать (когда они хотят отношений)? Дело, естественно, в личности, а не в красоте. А еще я говорила с «обычными» парнями, которые пользуются популярностью у женщин и не ищут себе куклу Барби. Многие сказали мне, что нарочно выбирают «семерочек» по десятибалльной шкале внешности, потому что такие женщины менее заносчивы, более милые и приятные личности, чем «девяточки» и «десяточки», с которыми они вполне могли бы встречаться.

Эти две цитаты лучше всего отражают преобладающее ощущение мужчин, с которыми я общалась:

«„Шестерочка“ по шкале „Внешность“ может превратиться в „восьмерочку“ за счет своей чудесной личности», Брайен, 28 лет, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.

«По-настоящему яркие женщины, с самым красивым лицом и идеальной фигурой, определенно наиболее ненадежные и эгоистичные. А этих качеств я не хотел бы видеть в своей спутнице», Дэниел, 34 года, Индианаполис, штат Индиана.

Итак, действительно ли внешность имеет значение? Конечно да, но одной красоты определенно мало.

5) Почему вы считаете, что ответы мужчин правдивы?

Иногда мои клиентки, услышав ответы на персональном «Собеседовании о причинах ухода», мгновенно узнавали себя. Иногда все было не так просто: удивление и отрицание — весьма распространенная реакция в случаях, когда человек узнаёт, что другие не всегда воспринимают его таким, каким он сам себя видит. «Почему я должна верить тому, что он говорит?» Мне довольно часто задают подобный вопрос, и возможно, тебя он тоже волнует. Мужчины могут врать или неосознанно говорить неправду, у всех нас был такой опыт, и вопрос о том, насколько честны и ценны эти ответы, вполне законный. Я знаю, что их ответы, и особенно обобщения, одновременно искренни и, что важнее, существенны.

• Я не принимала односложных заявлений

Как уже упоминалось в главе 1, я не принимала банальных отмазок, говоря с мужчинами о причинах неудачных свиданий. Я угадывала честные ответы, использовала целый арсенал уловок, когда они пытались обойти эту щекотливую тему. Я долгое время занималась Собеседованиями, так что мой чепухометр очень чувствителен. Когда мужчина пытался увиливать, я его видела насквозь.

• Непротиворечивые результаты

Проводя Собеседования о причинах ухода, я, путём телефонных, личных и он-лайн бесед, анонимных опросов, намеренно делала большую выборку: искала мужчин из всех штатов, всех возрастов и разных этнических групп, молодых людей, которые раньше встречались с моими клиентками, случайных знакомых (см. раздел «Примечания»). Для проведения некоторых Собеседований я прибегала к помощи исследователя-мужчины, с целью исключить возможность «женской предвзятости», которая могла бы помешать участникам, откровенно говорить с женщинами-Интервьюерами. Непротиворечивость ответов при таком обилии исходных данных, методов исследования и источников убедила меня в том, что мужчины были искренними, а причины не надуманными.

• Поощрение

Я осторожна, поэтому, чтобы быть на 200% уверенной в правдивости ответов во время Собеседований, я предлагала мужчинам старый проверенный стимул: «Если вы скажете, что на самом деле ищете, иначе говоря, чего не хватало конкретной женщине, которой вы не перезвонили, возможно, я найду девушку, отвечающую вашим критериям, и устрою вам встречу». Большинство мужчин, с которыми я говорила, были в тот момент одиноки, и им очень понравилась такая идея. И хотя у меня не было на примете замечательной незамужней женщины для всех и каждого из них. Между прочим, за годы исследований в этой области я познакомила более сотни девушек с моими Собеседниками.

• Слушательница

Мужчины — тоже люди! После свидания, особенно с возрастом, они не идут в раздевалку, чтобы похвастаться, но у них остаются впечатления (хорошие или плохие), и они не против разбора полетов. В отличие от женщин, у мужчин нет команды для обсуждения свиданий. Их слушательницей стала я. Они не просто хотели обсудить то, что пошло не так (а что было правильно) на свидании, кажется, моя просьба о разговоре иногда им льстила или подпитывала их уверенность в себе. Тем лучше для меня. Какие бы выгоды ни получали они, мне доставалось неизмеримо больше — полезные ответы.

• Лучше хоть что-то, чем вообще ничего

Лучше слушать, что говорят мужчины, чем вовсе не спрашивать. Естественно, были мужчины с глубокими психологическими проблемами, которыми они не могли или не хотели со мной поделиться. Но даже то, что они все-таки поведали, полезно и интересно, особенно когда разные мужчины, не сговариваясь, сходятся в одном и том же мнении. Даже если информация в некоторых случаях была неполной, её можно применить на практике, и благодаря этому добиться лучших результатов на следующем свидании.

• Это работает!

Итог таков: Собеседования работают! Клиентки, которые прислушались к отзывам, существенно улучшили личную жизнь. Многие сейчас помолвлены или замужем за чудесными мужчинами. Они сделали простые изменения без изменения личности, и вскоре предложения вторых и третьих свиданий потекли рекой. На моем опыте женщины, которые прислушивались к отзывам, делая правильные выводы, быстро находили своего Единственного (или потенциальных Единственных).

Три главные причины, по которым, как женщинам кажется, он не перезвонил

Прежде чем пригласить мужчину на Собеседование от имени своей клиентки, я всегда просила угадать, какова, как ей кажется, главная причина, по которой он не перезвонил. Как уже упоминалось, женщины ошибались в 90 процентов случаев. Обычно их предположения подходили под одну из трех категорий:

№ 1: НЕ ТОТ МОМЕНТ

44% женщин предположили, что в исчезновении их кавалера виноват «не тот момент». Вот некоторые доводы на тему «Он не был готов к серьёзным отношениям в тот момент, потому что»:

Он недавно расстался

У него много привязанностей

Он всё ещё не может забыть свою бывшую

Он просто не созрел

Он слишком занят (работа, поездки)

У него сейчас другие приоритеты (серьёзное испытание, отец-одиночка и т. д.)

№ 2: СТРАХ

21% женщин решили, что перезвонить помешал страх. Сюда входит несколько оправданий:

Он испугался близости

Он боялся, что ему снова сделают больно

Его испугал мой успех (стиль жизни).

№ 3: НАПРАСНЫЙ ТРУД

13% женщин подумали: я не хотела второго свидания с ним, он уловил этот сигнал во время первого свидания и решил бросить это безнадежное дело, вместо того чтобы гнаться за той, что уже упущена.

ДРУГОЕ

Оставшиеся 22% женщин дали разнообразные ответы из серии:

Может, он встречается с другой женщиной

Слишком большой оказалась разница в возрасте

Он решил, что я слишком толстая

Он не хотел встречаться с матерью-одиночкой

Я поражена, я была уверена, что он перезвонит.

Одна женщина предположила, что не перезвонивший ей парень — латентный гей. Когда я заговорила с ним об этом, он воскликнул: «Да она просто ненормальная! Она слишком много говорила о своей собаке, у нее была собачья шерсть на жакете, она показала мне фотографию своей псины на ай-фоне, а еще она планировала устроить вечеринку в ее день рождения!» Возможно, что этот парень и, правда, втайне гей вдобавок к ее одержимости собакой, точно не знаю!

Еще пример: одна женщина хотела, чтобы я позвонила ее лучшему другу и спросила, почему он часто сводит своих подруг и друзей, но никогда не предлагал познакомить ее с кем-нибудь. Моя клиентка предположила, что этот парень втайне в нее влюблен, хотя она к нему испытывала только платонические чувства. Когда я позвонила этому молодому человеку, он сказал, что девушка постоянно говорила о «сексуальных, красивых мужчинах», с которыми хотела бы познакомиться, но, хотя у него полно отличных друзей, ни один из них не годится на обложку мужского журнала «GQ». Таким образом, парень заключил, что ей такие не будут интересны, и никогда не пытался сосватать ей кого-нибудь.

В целом, я обнаружила две интересные линии среди большинства женских догадок по поводу того, почему им не перезвонили. Во-первых, их предположения часто звучали так же расплывчато, как те, которые я поначалу слышала от мужчин. Девушки не могли указать конкретные эпизоды свидания, которые могли отвратить мужчину. Иногда поначалу мои Собеседники ссылались на «не тот момент», страх или ощущение, что это напрасный труд, но когда я начинала снимать слои шелухи, это редко оказывалось настоящей причиной. Во-вторых, большинство женских предположений включали в себя факторы, никак от них не зависящие. Да, иногда это было справедливо: помнишь, 15% мужчин сказали, что не перезвонили по причине, которая никак от их дамы не зависела, но 85% заявили, что их мотивы были непосредственно связаны с негативным впечатлением, которое произвела девушка. Хорошие новости: я обнаружила, что женщина, чаще всего, в силах всё исправить, и это обнадеживает. Зная, как мужчины воспринимают безобидные на первый взгляд замечания или действия, женщины способны установить взаимоотношения с нужным человеком, когда он, наконец, замаячит в их жизни.

Купить книгу на Озоне

Фрагмент из вступительной статьи, а также один из «Скандалов»

О книге Антона Сорокина «Тридцать три скандала Колчаку»

«Это не литература, это вне литературы. Тем хуже для литературы…»

Антон Сорокин

Центральная семиологическая проблема, которую весьма своеобразно и последовательно решал в своем многообразном творчестве сибирский писатель, драматург, художник Антон Семенович Сорокин (1884–1928) — проблема организации перформативной структуры высказывания, той самой, из которой, согласно Жаку Деррида, невозможно удалить имя подписывающего. Вполне закономерно на этом пути появление «Манифеста Антона Сорокина», «Завещания Антона Сорокина», многочисленных вариантов «Автобиографии Антона Сорокина». Подобно Ницше в интерпретации Деррида, скромный омский литератор, провозгласивший себя Писательским Королем, мозгом Сибири, «национальным сибирским писателем», парадоксальным образом оказался готов «пустить в ход свое имя (со всем, что к нему примешано и что не сводится к „я“), инсценировать подписи, сделать из всего, что было написано о жизни и смерти, один огромный биографический росчерк» [Деррида 2002, 47].

Категорией, позволяющей снять неразрешимое противоречие между перформативом и дескриптивной структурой высказывания, имеющей все основания оставаться без автора и не получить резонанса, стал у Сорокина скандал. Он же становится пространством медиации между биографией, телом и текстом, внешнее «величие» и совершенство которых вполне осознанно принесены писателем в жертву своеобразно и глубоко понятой «литературности».

К скандалу писатель относился эстетически, как к произведению искусства, и строго рационально. Скандал и есть, по Сорокину, высшая форма литературного творчества: по крайней мере, весь город Омск — в этой системе ценностей — замирает в напряженном ожидании: что еще вытворит Сорокин? <…>

Из текста «Тридцати трех скандалов…» видно, что А. С. Сорокин «осмеливался провоцировать» не только колчаковцев, но и самого Верховного правителя Александра Васильевича Колчака (1874–1920). Отдадим должное мужеству человека, бесстрашно, самозванно и самочинно являвшемуся на совещания у Колчака и обращавшему адмирала и его свиту в бегство при помощи, например, «знаменитого номера со свечой». Вспомним при этом, что всякое, в том числе, очевидно, и такое, противодействие Верховному правителю грозило расстрелом. Шутки «Писательского Короля» могли иметь нешуточное завершение; скандалист Сорокин изрядно рисковал, ставя на карту собственную жизнь.

Отдадим должное и Колчаку, не только терпевшего выходки эксцентричного провинциального литератора, но и не побоявшегося перед лицом неотвратимой гибели переступать порог дома юродствующего мудреца и писателя, целуя ручку его супруге… Делая шаг навстречу Сорокину, Колчак, оставаясь его антагонистом в жизни и оппонентом в политике, поневоле становится партнером писателя в трагической клоунаде истории и жизни — его и своей.
По многочисленным свидетельствам, об устраиваемых А. С. Сорокиным скандалах знал и говорил тогда практически весь Омск — столица Верховного правителя России.

<…>

В области орфографии, пунктуации и синтаксиса (иногда непривычно «смятого») мы старались сохранить особенности оригинала.

Надеемся, что эта книга привлечет внимание к писателю, художнику и скандалисту, создателю 24-х томов первоклассной литературы.

Иногда, впрочем, автор говорил, что 32-х.

<…>

Скандал третий

Давид Бурлюк был в восторге от моей находчивости. С вами можно дело сделать, не то, что мямля Четвериков. Отец футуризма приглашал меня ехать с ним в Америку, от поездки я отказался, но дал разрешение Давиду Бурлюку выпускать за Антона Сорокина артиста (важны мои произведения). Сидя в Омске, я читал рецензии о выступлении Антона Сорокина в Томске, Новониколаевске, в Иркутске. А в 1921 году в Омск привезли арестованного Антона Сорокина и мне пришлось узнать, что это артист Карпинский, выступавший за Антона Сорокина на вечерах Бурлюка и по отъезде в Америку Бурлюка устраивавший самостоятельно вечера Антона Сорокина. Артиста освободили.

− Можете выступать от моего имени.

Карпинский махнул рукой:

− Довольно!

И вот Давид Бурлюк кричал стихи Маяковского, Четвериков распевал Северянина: мороженое из сирени, Антон Сорокин читал свои киргизские песни, а Всеволод Иванов по моей инструкции выступал против Давида Бурлака, упрекал его в жадности к деньгам. <…>

Давид Бурлюк нарисовал несколько моих портретов и выдал мне следующее удостоверение:

«От Всероссийской Федерации Футуристов национальному великому писателю и художнику Сибири Антону Сорокину. Извещение. Я, Давид Бурлюк, отец российского футуризма, властью, данной мне великими вождями Нового искусства, присоединяю Вас, Антон Сорокин, к ВФФ, приказываем отныне именоваться в титулах своих великий художником, а не только писателем и извещением, что отныне ваше имя вписано и будет упоминаться в обращениях наших к народу в следующее порядке: Давид Бурлюк, Василий Каменский, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Игорь Северянин и Антон Сорокин, подписал ОРФ действительный член учредитель о-ва „Бубновый валет“, член Президиума московских художественных организаций. Давид Давидович Бурлюк, скрепил Евгений Спасский».

Выставка у Давида Бурлюка была шедевром, неудивительно, что зрители не вмещались в зал выставки. Давид Бурлюк боялся попов, докторов и полиции.
− С этими людьми будьте осторожны, Антон Семенович, вреда причинить могут много.

И потому Антону Сорокину стоило больного труда уговорить Давида Бурлюка выставить распятие Антона Сорокина. Успех этой картины был невероятный, стояли толпы народа, работа была удивительна. Подходит священник:

− Что это, большевизм? Где устроитель? Кощунство!

Давид Бурлюк напуган.

− Что, я не говорил, попы − это сила, много вреда могут сделать.

− Какие пустяки, Давид Давидович, у меня все предусмотрено,

− Что же, увидим.

− Кто звал устроителя выставки, в чем дело?

Священник важно, нараспев, видимо, желая поиздеваться, говорит:

− Придется звать полицию, протокольчик составить на предмет привлечения к ответственности за кощунство.

Давид Бурлюк толкает незаметно в бок Антона Сорокина.

− Ну, что, я не говорил?

− Да, кощунство, большевизм, издевательство над сыном Божьим, − распевает поп, − над Исусом Христом.

− Вы, батюшка, по всей вероятности страдаете близорукостью, наденьте очки и посмотрите, что написано: это не Христос, а разбойник, пояснение идиотам и глупцам.

− Давно ли, батюшка, стали защитником разбойников, как вам известно, на крестах и разбойников распинали.

− После того, как Христос освятил крест пролитием за ны и наши грехи своею пресвятою кровью, крест сия − вещь священная, да и при той оскорблении священного моего сана, на мне благодать святого духа и вдруг идиотам и глупцам, не потерплю такого издевательства. Автора сих богомерзких картин должно отправить в большевизию, здесь им не место!

− А мы исправим.

И Антон Сорокин приписал пояснение: для идиотов и глупцов, а также для умных и с благодатью святого духа иереев, это не Христос, а разбойник.

Хохот публики. Священник старается скрыться.

− Куда вы, батюшка, зовите полицию для составления протокола на предмет привлечения за кощунство.

Священник сердито плюет на пол и говорит:

− А ну вас, футуристов, к дьяволу, связываться не хочется. Благодать святого духа и оскорбление идиот, я понимаю, зараза большевизма.

Давид Бурлюк демонстративно жмет руку Сорокина Антона.

− Справлюсь с попом, а вот сегодня против вас будет доктор.

− Пустяки, я даже и полиции не боюсь, − говорит Антон Сорокин.

<…>

Как справиться с полицией

С попами вы справились, с докторами тоже, а теперь ждите полицию, она вас не оставит в покое.

Я рассказал про море и Эзопа. Давид Бурлюк долго хохотал. Сегодня я выкину Антре, зажигаю свечу и читаю манифест: мы милостью мысли, Антон Сорокин в газетном колпаке, шут Бенецо, кувыркаемся на подмостках мысли человеческой, лицо наше размалевано и одеяние в тусклых блестках, мы приходим к холодному городу давать наше представление, скулить, как побитый пес, и делать веселой битую морду. А там далеко дворцы наших вассалов, в цвету белой боярки и вкушаем тоску в бокалах, сегодня сердцу нашему больно, и так далее. Манифест по моему заказу написан был Всеволодом Ивановичем.

Я объявил себя диктатором над приехавшими в Сибирь писателями Вяткиным, Ауслендером, Лидией Лесной, Ковальскими и другими, требовал, чтобы для меня приобрели автомобиль.

− А то вы, как стадо баранов без диктатора. Мы, Антон Сорокин, почувствовали стремление к власти и желаем быть диктатором, буду выпускать приказы. Ауслендеру приказываю не отбивать хлеб у чернорабочих слова газетчиков, а писать стилизованные рассказы. Вяткину, поэту, лирику, приказывал не увлекаться административными должностями…

− Я не подчиняюсь вашему приказу, − кричит Ауслендер.

Давид Бурлюк радостно улыбается, ненавидит он Ауслендера до того, что его фамилию не произносит, а говорит Сережка Сляндер.

− А вы не подчиняетесь, Ауслендер, вполне понятно, придворный писатель Верховного правителя Колчака, я оплачивать так дорого ваш труд не могу, вы раб, имеете уже господина.

− Я не подчиняюсь, − говорит Вяткин, − это же клоунада.

− Что? Клоунада! Вяткин может возвышать голос здесь перед диктатором писателей, а почему не протестует, когда в спину убивают Новоселова? Я убивать никого не могу. Я власть захватываю, власть клоунскую, но без убийства и насилия. Встать перед первым в мире диктатором над писателями.

Аудитория понимает сатиру, встает и кричит:

− Да здравствует диктатор писателей Антон Сорокин!

− А теперь получите деньги.

И Антон Сорокин раздает денежные знаки шестой державы, обеспеченные полным собранием сочинений Антона Сорокина, подделыватели караются сумасшедшим домом, а не принимающие знаки − принудительным чтением рассказов Антона Сорокина. Портрет король треф Антон Сорокин и надпись Диктатор.

На другой день извозчики привозили деньги в помещение, где происходили вечера Бурлюка и требовали обменить. Эти деньги они приняли от своих седоков, по наивности думая, что деньги выпущены новым правительством.

На другой день я был арестован, но когда написали протокол и дали подписать, я сделал надпись Фердинанд Шестой.

− Что это значит?

− Ничего особенного, понятно, как стеариновая свеча, я сошел с ума, разве нормальный полезет в диктаторы? И вы, нормальные, должны не протокол писать, а отвезти меня в сумасшедший дом, или подчиняться моей диктаторской власти, другого выхода нет.

Посоветовались, пожали плечами и отпустили.

Давид Бурлюк от восхищения не знал, что делать. Он вынул деньги:

− Вот вам, Антон Семенович.

Денег было восемьсот тридцать рублей.