Убивайте всех, на том свете Господь узнает своих!
Папский легат Амальрих Арно после взятия альбигойской крепости Безьер в 1209 году
Начиная с 2014 года террористическая группировка «Исламское государство», повинная во всех учтенных Римским статутом Международного уголовного суда видах преступлений против человечности, осуществляет также уничтожение культурного наследия и памятников мировой истории на Ближнем Востоке. В России тем временем бесчинствуют — при формальном осуждении и реальном попустительстве властей и РПЦ — «Божья воля» и одиночные религиозные активисты.
Нуждается ли Господь Бог в жандармах — и кто из них первым предложит снова называть инквизицию святой? «Прочтение» предлагает пересмотреть несколько фильмов, напоминающих о том, чем оборачивается для целых народов и поколений вмешательство церкви в дела государства и как религиозный фанатизм губит жизни отдельных людей.
«День гнева» Карла Теодора Дрейера, 1943
Кумир Ларса фон Триера датский протестантский мистик Дрейер, снявший свои главные шедевры — «Михаэля» (1924), «Страсти Жанны Д’Арк» (1928) и «Вампира» (1932) — в Германии, работал над «Днем гнева» уже на оккупированной нацистами родине. Киноведы традиционно видят политическую аллегорию в этой истории двух женщин, ставших жертвами инквизиции в Дании начала XVII века, — старой травницы (Анна Свиеркиер) и юной пасторской жены (Лизбет Мовин), полюбившей собственного пасынка, своего ровесника (Пребен Лердорфф-Рай). Однако рифма «оккупация — инквизиция» слишком условна: Дрейер, к лентам которого соотечественники-современники относились с единодушным равнодушием, едва ли стремился возбудить в них патриотические чувства. В национальном прокате фильм, к слову, провалился.
«День гнева» меньше всего похож на манифест или агитплакат — это кино предельно аскетично и сурово: таковы и этика, и эстетика дрейеровского кинематографа. Время охоты на ведьм интересует режиссера как эпоха всеобщего страха и ханжества, в условиях которого категории веры, любви, вины и ответственности обретают и абсолютное выражение, и абсолютную ценность. Инквизиторская Европа предстает миром мужской трусости и жестокости, подавленной женской сексуальности и массового уничтожения человеческого достоинства и чести.
«Дьяволы» Кена Рассела, 1971
Британец Кен Рассел, мастер экзальтированного китча, взглянул на историю средневекового мракобесия со свойственным ему задором. «Дьяволы» — это психоделическая киновариация на тему Луденского процесса 1634 года, которому Олдос Хаксли посвятил свой исторический роман «Луденские бесы» (1952), — его текст, прежде адаптированный для сцены, и лег в основу сценария.
Историю массового помешательства монахинь-урсулинок, под влиянием своей настоятельницы матери Иоанны (Ванесса Редгрейв) обвинивших аббата Урбина Грандье (Оливер Рид) в том, что тот наслал на них одержимость дьяволом, Рассел трактует как сексуальную истерию, грамотно организованную приспешниками кардинала Ришелье (Кристофер Лог). Известно, что просвещенный жизнелюбец Грандье, управлявший Луденом, открыто выступал против политики кардинала и стремился спасти независимость города. Рассел наделил эту историческую фигуру еще и склонностью к развеселому разврату, а также весьма нетипичными для средневекового клирика взглядами на ряд католических догматов. В итоге «Дьяволы» — при всей трагичности сюжета — обернулись натуральной рок-опереттой: помешательство влюбленной в Грандье Иоанны и ее томных монахинь смотрится как модернистский балет, а исповедь аббата на суде звучит как ария умирающего оперного героя. Смешивая фарс и пафос, Рассел добивается при этом любопытного эффекта — его кино тонко насмехается и над институтом церкви, и над зрителем, и над европейским культурным мифотворчеством.
«Агора» Алехандро Аменабара, 2009
Снятая на волне нового интереса кинематографистов к пеплумам, под знаком которых прошли экранные 2000-е, «Агора» выходит далеко за рамки этого наивного жанра. Аменабара, повествующего о жизни первой женщины-философа, астронома и математика Гипатии (Рейчел Вайс), которая возглавляла Александрийскую школу неоплатонизма на рубеже IV–V веков н. э., куда больше интересуют истории идей, чем истории людей. Благодаря этому «Агора» отличается редкой исторической достоверностью: хроника заката античной Александрии, ставшей сначала мировым центром распространения христианства, а потом (после присоединения Египта к Византии) — и жестоких гонений на язычников и иудеев, инициированных епископом Кириллом, изложена и проиллюстрирована режиссером во всех значимых деталях.
Аменабар не пытается в угоду зрелищности выдать уличные беспорядки и погромы за батальные сцены — и снимает их как репортер, а не балетмейстер (в которого обыкновенно превращается всякий постановщик пеплумов). Романтической линией пренебрегает и вовсе — безответно влюбленные в Гипатию префект Орест (Оскар Айзек) и христианский богослов епископ Синезий (Руперт Эванс), некогда бывшие ее учениками, интересуют режиссера в качестве представителей двух типов политического сознания. Сама Гипатия любопытна ему как носительница не замутненного религиозными страстями чистого рацио. Оттого «Агора» оказывается фильмом прохладным и даже суховатым: больший мелодраматизм сделал бы его увлекательнее, но, с другой стороны, в разговорах о раннем христианстве холодная голова как раз не повредит.
«Филомена» Стивена Фрирза, 2013
Эта ироническая и вместе с тем сентиментальная трагикомедия снята по документальной книге «Потерянный ребенок Филомены Ли» авторства Мартина Сиксмита — британского политического журналиста, который в момент профессионального кризиса взялся за совсем не типичное для себя расследование.
Случайное знакомство сводит Сиксмита (Стив Куган, он же соавтор сценария) с ирландкой Филоменой Ли (Джуди Денч), которая уже полвека пытается найти своего сына Энтони. Забеременев в ранней юности, она была на несколько лет отправлена отцом в монастырь городка Роскрей, где и родила. Тамошние монахини наладили бизнес по продаже незаконнорожденных малышей американцам — так увезли в Штаты и годовалого Энтони.
Для тех, кому еще не знакомо продолжение этой истории, «Филомена» будет полна самых разных неожиданностей — как основательно подрывающих веру в человечество (и католичество), так и возрождающих ее в отношении всякой отдельно взятой личности. Филомена и Мартин, которые вместе отправляются в Вашингтон, являют собой истинно комическую пару: попробуйте догадаться, кто выйдет победителем в этом противостоянии опытов и мировоззрений — недалекая и наивная, но обладающая даром подлинно христианского великодушия медсестра или пресыщенный интеллектуал-атеист? Что до проблем двойной морали, религиозной нетерпимости и махинаций на рынке усыновления, то российскому зрителю они покажутся сегодня даже ближе и понятнее, чем британскому.
«Спасение во имя любви» Апараны Сен, 2002
Намеренно или нет, наши прокатчики дали этому фильму название, которое ассоциируется у всякого зрителя с дурновкусной болливудской мелодрамой. Между тем «Мистер и миссис Айер» (таково оригинальное наименование), получивший ряд международных премий, относится к лучшим образцам кинематографа современной Западной Бенгалии, а имя его автора — актрисы, сценариста и режиссера Апараны Сен — известно на весь мир.
Минакши (Конкона Сен Шарма) — девушка из консервативной брахманской семьи — едет с маленьким сыном от родителей домой. Попутчиком оказывается знакомый ее отца Джахангир (Рахул Бозе), молодой фотограф из Калькутты. На середине пути становится известно, что дороги перекрыты из-за очередного столкновения между исламскими и индуистскими активистами — вскоре группа последних врывается в автобус, где едут герои, и уводит куда-то пожилую мусульманскую пару. Джахангир успевает признаться Минакши в том, что он тоже мусульманин, — теперь им предстоит несколько дней изображать супружескую пару.
Это роуд-муви, на втором плане которого развивается история так и не случившейся любви, являет собой предельно реалистичное авторское рассуждение на тему абсурдности религиозных противостояний в стране, у жителей которой и без того мало поводов для единения. Классы, касты, языки (коих здесь 447 — не считая 2000 диалектов) — и множество вариантов сочетаний между ними: опасный мультикультурализм, снова и снова вдохновляющий фанатиков.
«Ваджда» Хайфы аль-Мансор, 2012
Хайфа аль-Мансор — первая и единственная женщина-кинорежиссер в Саудовской Аравии: в этой стране, живущей по законам шариата и занимающей одно из последних в мире мест в отношении развития и защиты прав женщин, нет ни одного кинотеатра. «Ваджда» же, получившая всемирное признание, стала первым в истории королевства фильмом, выдвинутым им на «Оскар».
Непоседливая остроумница Ваджда (Вад Мохаммед), десятилетняя школьница из Эр-Рияда, с трудом подчиняется дурацким правилам — девочкам ничего нельзя и все запрещено. А Ваджда мечтает о зеленом велосипеде — чтобы гонять наперегонки с лучшим другом Абдуллой (Абдулрахман аль-Гохани). Родители отмахиваются от этих глупостей, у них свои заботы: мама (Рим Абдулла) устала от тяжкой работы и переживаний о муже (Султан аль-Ассаф) — свекровь подыскивает сыну вторую жену, а папа души не чает и в дочери, и в супруге, но желает иметь наследника, которого та уже не сможет родить.
Самое прекрасное в этом кино — блестящие (все до одной) актерские работы и живость самой истории, далекой от всякой шаблонности, манипулятивности и продуманной провокационности. Потому, вероятно, ее благосклонно принял и арабский мир — настолько, что в Саудовской Аравии, единственном государстве, где женщины не имеют права водить машину, им теперь разрешено передвигаться по улицам на велосипедах.