Рубрика: Рецензии

• СПб.: Амфора, 2006
• Переплет, 480 с.
• ISBN 5-367-00284-6
• 5000 экз.

Серафима Михайловна Миронова — молодая учительница частной гимназии, где учатся отпрыски олигархов и министров. В один прекрасный день она становится пешкой в мошеннических делишках, связанных с похищением картины, акциями, мнимыми любовными интригами, бриллиантами, зваными ужинами, Куршевелем, и прочая, и прочая… Бросить порочный круг мешают неопределенные чувства к мужчине, который ее в эту катавасию втянул. В самом деле: ради него, таинственного Мишеля, и крокодила в школьном зооуголке поцеловала, и акриловый маникюр сделала, и в обморок на VIP-балу упала, а он, негодяй, повез ее в Париж, заказал в королевские апартаменты шампанское, сигары и презервативы, а сам тут же ускользнул к себе в номер. Покуда Сима недоумевает и шмыгает в жилетку брату-журналисту (находчивому парню с линией поведения типа «Фигаро здесь — Фигаро там»), в книге разворачивается параллельный, мягко скажем, не весьма важный сюжет о шайке проходимцев, на этот раз бразильских. Карнавал, танцы, горячие прикосновения, экзотическое небо и знойная любовь… Что уж тут поделаешь, штамп на штампе сидит и штампом погоняет. В истории с «училкой» тоже использован далеко не самый ловкий литературный трюк: взять за шиворот героя, безликого и забытого судьбой, и погрузить его с головой в чужеродный контекст. При этом персонаж отчаянно бултыхается и ничего не понимает, однако «стремительный круговорот событий» уводит его все дальше и дальше от устоявшихся целей и идеалов, провоцируя своего рода эволюцию, в результате которой наш с вами персонаж из Акакия Акакиевича превращается в Джеймса Бонда.

Вот и здесь — была серенькая мышка, а стала очень даже ничего себе красотка с гибким умом шпионки и задатками супер-стервы. Да, в подобных книгах нередко встречаются дешевые крайности! Частная гимназия — так непременно № 1 и непременно имени Пушкина, проходимец и лгун — обязательно наглый красавец в дымке загадочности, а если грудь — то во что бы то ни стало силиконовая и пятого размера. Прорехи в дурно продуманной афере с весьма невнятными связями между причиной и следствием усердно продуваются пылью, которая гонится в глаза читателю на протяжении почти пятисот страниц. А это порядком утомляет.

Интересно, почему на обложке написано «Основано на реальных событиях»? Сомневаюсь. Жизнь, конечно, штука странная и непредсказуемая, но не настолько нарочито глупая.

Надежда Вартанян

• М.: Эксмо, 2007
• Переплет, 320 с.
• ISBN 978-5-699-20621-6
• 10 100 экз.

«Гений». После использования утилизовать!

Современная российская масс-культура живет, похоже, под лозунгом «Наш ответ Керзону». Был такой незадачливый министр иностранных дел Великобритании, стремившийся во что бы то ни стало задушить молодую Советскую республику, за что и удостоился персональной пролетарской дули, изображение которой еще долго украшало разные митинги и демонстрации. Кто бы сейчас помнил об этом проходном политике начала 20-х годов ХХ века, не стань его имя составной частью целого почина, много позже сформулированного в бессмертном наказе «Догнать и перегнать Америку»? Пролетарская культура, однако, канула в лету, а вот агитационный прием, завещанный анонимными бойцами идеологического фронта, остался. На радость читателям в том числе.

Началось все не так давно. Еще Айрис Мердок, хорошая писательница и по совместительству соотечественница лорда Керзона, прославилась в 60-х серией рассказов, в легкой и приятной форме раскрывающей особенности женского мировосприятия. Ее женщины делали это в разных житейских ситуациях и с разными мужчинами. В новелле «Ангел-хранитель» таким мужчиной оказывается, например, юный маньяк-романтик, убивающий всех, кто обижал главную героиню,— не по ее просьбе, конечно, а по велению чистого сердца, как и положено любому ангелу, вмешивающемуся в людские дела. Мердок снискала несметное число последовательниц в выбранном ею жанре, стиль которых можно было бы условно охарактеризовать так: «слишком длинно для “Cosmopolitan” — но зато не про войну!»,— поэтому-то она, доживи до наших дней, была бы приятно удивлена, увидев, как разумно они распорядились ее наследством. Размах учениц, надо думать, тоже не оставил бы ее равнодушной: тут и «культовый» (хотя нет, долой кавычки! Просто — культовый) «Дневник Бриджит Джонс», и совсем даже не феминистский сериал «Секс в большом городе».

Жанр женского психо- и эмоционального анализа, основанного на собственном (т. е. подразумевается — всегда богатом) опыте автора, столь же многообразен, как и перечень мест, где может оказаться современная женщина. И стоит ей оказаться в этих местах, как жизнь сразу создает ей интересную ситуацию, о которой можно написать целую книжку в ожидании прихода следующей ситуации,— и так далее, бла-бла-бла. Тут-то, в память своих прабабушек, отвечавших когда-то аристократу Керзону со всей своей рабоче-крестьянской прямотой, и подоспели «ответы» их эмансипированных правнучек: благо, материала для этого в новой России накопилось на два стабфонда. И сразу стало понятно, что если, скажем, красота русских женщин — все еще котирующаяся категория, то все эти рассказы про их особую душевность, верность и бескорыстность — стереотипы времен декабристок. Во всяком случае, именно на этом они сами и настаивают: что в бытописании гламурной жизни Оксаны Робски, что в автобиографии политического профессионала Ирины Хакамады, надо думать, заключен наш ответ уже мемуарам Моники Левински.

Так что книжка Марии Штейнман имеет столь же много шансов затеряться в ворохе похожих на нее книжек, сколько звонких имен российской нови в разных жизненных ситуациях произносит ее героиня. Центральное же место, впрочем, в романе и сердце Маши занимает только один великий — хотя и немного потасканный — актер, которого она отказывается называть иначе как Гений. Гений входит в ее жизнь где-то на середине романа, течение которого (читай: отвлечение героини на других мужчин) изменяет разве только скорость, но никак не направление. Ввиду чего остается загадкой: как девушка, сумевшая создать «инструкцию по применению Гения», может одновременно называть себя «иррациональной»? Это как-то нелогично, что ли, да простят мне читательницы этот тривиальный шовинизм! И еще: говорят, что XXI век будет веком женщин. Если он будет веком таких женщин, то нам впору задуматься о своем «ответе Керзону». Как, мужики?

Евгений Держивицкий

• Перевод с каталонского Н. Раабен
• М.: Мир книги, 2007
• Переплет, 448 с.
• ISBN 978-5-486-01333-1
• 60 000 экз.

Не ходите, дети, в Африку гулять

«Пандора в Конго» — новая книга Альберта Санчеса Пиньоля, каталонского писателя, который в прошлом году поразил воображение читателей романом «В пьянящей тишине» (в оригинале — «Холодная кожа»). Книга была переведена аж на 35 языков, а сам автор у себя на родине возведен в статус национального достояния. Справедливо или нет — решать критикам, у нас другие проблемы. Нам нужно разобраться, смеется над нами автор или замысел его так глубок и сложен, что истина откроется только в конце этой истории.

Поясняю. «Пандора в Конго» — это вторая книга задуманной Санчесом трилогии. Первая, как не трудно догадаться,— «В пьянящей тишине». Так вот: обе книги напоминают гомозиготных близнецов.

В первом романе отрезанный от мира островок с единственным адекватным обитателем — уставшим от революционных дел бойцом ИРА, который подался на время в метеорологи,— атакуют орды повылезших из моря «лягушанов». «Лягушаны» — гуманоиды с перепонками между пальцев, которые не прочь закусить человечинкой. Чистый Жюль Верн. Ну, разумеется, кровавая бойня с ордами захватчиков, любовь к «лягушанке», бурный секс с оной, спасение мира и прочие прелести нормального приключенческого романа. Однако от такового книгу Санчеса отличают и философские отступления, и подробный психологический анализ поступков героев, заставляющий вспомнить Достоевского, но до уровня Достоевского, ясное дело, не дотягивающий. Да много еще чего там понамешано. Эклектика нынче в моде. Местами автор пытается взобраться на литературную вершину под названием «большая проза». Правда, каждый раз срывается в пропасть, но сами попытки уже радуют. Чай, не Дэн Браун.

Теперь «Пандора в Конго». Молодой писатель Томми Томсон нанят адвокатом человека по имени Маркус Гарвей. Гарвея, слугу семейства Краверов, ждет суд за убийство своих хозяев — братьев Уильяма и Ричарда, с которыми он несколько лет назад отправился в Конго. Томсон должен записать рассказ слуги о том, что на самом деле произошло во время экспедиции. И вот слуга рассказывает о том, как… отрезанные от мира английские золотоискатели отбивались от здоровенных жестоких тварей — «тектонов»,— живущих глубоко под землей. Снова имеем и нашествие злобных гуманоидов, и кровавые сцены битв, и секс с двухметровой представительницей другого вида, и спасение мира, и философию с психологией.

То есть антураж разнится, сюжет и основные идеи — не очень. В новой книге, правда, добавилась многоплановость — есть жизнь молодого писателя, и есть рассказ заключенного, которые время от времени пересекаются под неожиданными углами. Неожиданностей вообще во второй книге понапихано порядком, настоящий философский триллер. В остальном автор разнообразием не балует.

Плохо получилось? Да, в общем-то, нет. Тем, кому Браун кажется слишком примитивным, а Федор Михайлович слишком сложным, книги Санчеса придутся по душе. Как было и с Мураками — вроде напрягаться особенно не нужно, но и признаться, что читаешь его, не стыдно. Модно, свежо, местами остро. Так что все в порядке. Непонятно только, к чему делать две книги с одним сюжетом? Самопародия? Или есть-таки тщательно запрятанная до поры до времени глобальнейшая идея, которая оправдает снятые под копирку сюжеты? Все может быть. Пиньоль, судя по всему, обожает головоломки и парадоксы. Придется ждать третьей книги каталонца. Надеюсь, в ней удастся отыскать ответ. Одно ясно уже сейчас — там чудовища прилетят с неба.

Кирилл Алексеев

• The Kandy-Kolored Tangerine-Flake Streamline Baby
• Перевод с англ. М. Кондратьева
• СПб.: Амфора, 2007
• Переплет, 480 с.
• ISBN 978-5-367-00388-8, 0-330-26525-3
• 7000 экз.

Сборник эссе о бурлящих шестидесятых под претенциозным названием «Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка» — первое творение Тома Вулфа, репортера “Springfield Union”, “The Washington Post” и “The New York Herald Tribune”, получившего за восемь лет до выхода этой, по мнению Курта Воннегута, «превосходной книги от гения», докторскую степень по специальности «американистика» в Йельском университете.

С тех пор (а дело было в 1965 году) мир существенно изменился: отзвучали, отгремели и отправились в историю “The Beatles” (разумеется, Вулф не обходит вниманием их первые американские гастроли), многократно сменилась капризная мода (Вулф никогда не отказывает себе в удовольствии исследовать наряды тогдашних модниц), появились новые силуэты автомобилей (о «железных конях» Вулф пишет много и подробно — почти с замиранием сердца, как настоящий американец или экстремальный гонщик), многократно мутировала массовая и элитарная культура (чего стоят смелые сравнения кричащего послевоенного лас-вегасовского гламура с версальским барокко Людовика XIV!). Но не спешите говорить о чужеродности и архаичности материала, который изысканное перо Вулфа витиеватыми росчерками перебросило в наш век. Многое из того, что Америка пережила сорок с лишним лет назад, мы переживаем только сейчас. Только вот своего Тома Вулфа у нас нет.

Валерий Паршин

• The Butterfly
• Перевод с англ. В. Прянишниковой, Е. Будаговой
• СПб.: Крылов, 2007
• Переплет, 288 с., ил.
• ISBN 5-9717-0371-4, 978-5-9717-0371-6
• 4000 экз.

В поиске немнимых крыл

Всякий духовный опыт (при том, конечно, условии, что он не является коммерческой уловкой) — явление настолько интимное и не тривиальное, что выразить его средствами обыденного языка бесконечно сложно. Потому-то и появилась некогда притча, универсальный для всех культур малый дидактико-аллегорический литературный жанр, готовый вместить в себя и морально-религиозное поучение, и приближение к тайне Бытия, и пророческое предвидение Грядущего, и мистическое оцепенение перед мерцающей Истиной.

Наш век, кажется, был до сих пор беден на притчи, но вот эхо блеянья того самого барашка, которого просил нарисовать Маленький принц, и шума крыльев «невыдуманного Джонатана-Чайки, который живет в каждом из нас», долетело-таки из столетия двадцатого в новое тысячелетие.

Итак, недетская сказка «Бабочка» (в оригинале «The Butterfly: A Fable» — «Бабочка: сказка [притча])» — притча XXI века, история о поиске храброй (а стало быть, незаурядной) крошкой-гусеницей «своего питательного растения», поедание которого позволяет стать бабочкой (то есть достичь духовного совершенства).

То, что на пути героини встречаются опасные и безобидные, глупые и мудрые насекомые и животные (и многие из них философствующие), вполне ожидаемо. То, что героиня извлекает из различных (и, разумеется, непростых) ситуаций бесценный опыт (на то и притча) — тоже. Так что же может явиться неожиданным?

Для крошки-гусеницы в ее путешествии оказывается самым сложным определять (а стало быть, избегать) не опасное, а — мнимое. Не зря постмодернисты некогда придумали туманный, но своевременный термин «симулякр» («образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, поверхностный объект»). При трактовке этого термина в широком смысле мы сразу же обнаружим в сказке по крайней мере два симулякра. Это симулякр цивилизации (изолированный от мира-Леса Шелковый Дворец, в котором гусеницы имитируют бабочек, наряжаясь в костюмы с крыльями, не способными поднять их в небо, и производят для своих каждодневных нужд муляжи вещей), и симулякр духовного сообщества (Храм Блох, возглавляемый лжебабочкой, в котором под видом духовных практик происходит обезличивание и порабощение, а то и уничтожение тех «избранных», кто прошел «посвящение»). Крошка-гусеница покидает Шелковый Дворец, чтобы попасть именно в Храм Блох. Попадает, и… мнимая ценность и того и другого становится для нее очевидной. У чайки Джонатана таких проблем не было, но это было в прошлом веке.

Что еще более-менее неожиданного? История обходится без тривиального happy end’a, но не имеет столь же тривиального трагического финала. Храбрая крошка-гусеница добирается до истинной сущности многих и многого прежде, чем до нее добираются чьи-то клешни и зубы. А вот почему часть повествования ведется пауком-гуманистом и как это повлияло на ход событий, вы узнаете сами, даже посчитав эту рецензию симулякром.

Валерий Паршин

• L’amande
• Перевод с фр. Г. Северской
• М.: Рипол Классик, 2006
• Обложка, 160 с.
• ISBN 5-7905-4724-9
• 3000 экз.

Бог, любовь, секс

Как известно, в Советском Союзе не было секса. Но это случай уникальный. Обычно же секс есть везде, даже в мусульманской Северной Африке. Впрочем, согласно распространенному мнению, секс в мусульманских странах бывает только у мужчин, женщины же лишь выполняют в мужском сексе роль необходимого инструмента. Оказывается, это не так. «Миндаль» — роман арабской писательницы, псевдоним которой — Неджма. Неджма приоткрывает читателю дверь в женскую половину наглухо законопаченного мусульманского дома, а там — как и следовало ожидать — секс, секс и секс.

Героиня этой книги рассказывает, как прошло ее детство (не сказать, чтобы слишком целомудренно), как ее семнадцатилетней выдали замуж за вонючего полуимпотента, как она сбежала от него, скрылась у своей свободомыслящей тети, начала самостоятельную жизнь и наконец встретила мужчину, которого полюбила. Развратника, каких поискать, но почти святого — особенно по сравнению с брошенным мужем. Судьба главной героини переплетается с судьбами ее сестры, матери, тетки, подруг, знакомых, и это переплетение создает объемную картину жизни женщины в современной мусульманской стране.

Неизвестно, насколько эта картина соответствует настоящему положению дел, ведь эта книга легко может быть и великолепной европейской подделкой. Действительно, в романе нет ничего, что поражало бы неожиданностью недоверчивого читателя, знакомого с традицией европейской фривольной литературы. Кажется, что автор мыслит слишком привычно, встречи с иным, таинственным женско-мусульманским сознанием, как ни странно, не происходит.

Впрочем, вопрос об аутентичности книги ничуть не отменяет ее многочисленных достоинств. Главная удача романа — его героиня, от имени которой ведется повествование. Это не пресыщенная мадам, занятая смакованием разврата, и не хулиганистая дура, ошалевшая от возможности говорить все как есть. Героине удается сказать о Боге, о любви, о сексе с таким умом, с такой радостью, с такой внутренней свободой, каких европейская литература не знает с восемнадцатого века, со времен «Нескромных сокровищ» Дидро и «Персидских писем» Монтескье.

Она не вступает ни в единоборство с Аллахом, ни в спор с Пророком, но, объявляя свободу любви и безгрешность плоти, встает рядом с Богом. Не отрицает Бога, но как бы приглашает его разделить радости секса. Кредо, которое формулирует автор-героиня на склоне столь бурно прошедших лет, завораживает: «Любить и жить без оглядки. Любить и никогда не опускать взгляд. Любить и проигрывать».

Аннотация утверждает, что «ортодоксы призывают сжечь Неджму и ее книги». Это, конечно, рекламный ход. Но даже если это правда, причины такого буйства понятны. Книга не атеистическая. Но Бог, которому все равно, кто с кем спит, забьет в конце концов и на то, кто во что верит. А потерять свой бизнес ни один ортодокс не может себе позволить. Так что если и возможен несимметричный ответ террористической угрозе, то, может быть, вот он — этот орешек от вменяемой половины человечества.

Вадим Левенталь

• Chéri, tu m’écoutes?..
  
  Alors, répète ce que je viens de dire…
• Перевод с фр. И. Радченко, М. Архангельской
• М.: Флюид / FreeFly, 2007
• Переплет, 256 с.
• ISBN 978-5-98358-141-8
• 1500 экз.

Скромное обаяние буржуазной литературы

Наши ожидания оправдались. Теперь, после Дефолта материальных и культурных ценностей, можно и нам. Вот оно, едва ли не освященное многолетней борьбой против себя самих же право. Почти что отвоеванное на баррикадах. Наконец-то… Отныне он пришел на наш рынок, в ума и сердца — Легкий Буржуазный Роман Для Среднего-Класса-Которого-Так-Долго-Не-Было… Появился вместе со средним классом. В скобках, перефразируя известное высказывание Вольтера, замечу: если бы среднего класса не было и впредь, его следовало бы выдумать… Но вернемся к Николь де Бюрон.

Николь де Бюрон — вполне достойная франкоязычная писательница. И с чувством юмора у нее все в порядке (вопреки — а может быть, как раз благодаря — легкой неадекватности персонажей. Но в ней, в неадекватности, есть некий шарм. Все странности — и, говоря светским языком, «самобытность» действующих лиц — напоминают плесень, придающую сырам известную пикантность). Шутит писательница легко, но и профессионально: поднаторела на сценариях к ситкомам и прочей продукции франкофонной индустрии развлечений.

О, французская индустрия развлечений… Рискуя впасть в привычные интеллигентские ламентации, сиречь сетования о том, что вот-де, у них и трава зеленее, и небо чище, и воздух слаще, чем здесь у нас, замечу все же: ни легкого буржуазного романа, ни тем более такого его подвида, как Легкий Буржуазный Роман для Дам или Легкий Буржуазный Философский Роман, отечественный издательско-читательский рынок прежде не знал. Ну, Маринина… Ну, Донцова с Дашковой… Еще — Хмелевская (импортный производитель иронического и дамского детектива для последних читателей дряхлеющей Империи)… На этом, пожалуй, все. Ни Жордан, ни Бегбедер, ни Дютертр… (Минаева с его вставленными идеологическими концепт-вирусами я не считаю буржуазным философом. Минаев — это вообще отдельная тема.) Иными словами, не было у нас такой литературы, как Беззаботный Буржуазный Роман, где герои, цитируя Стругацких, «выпивают и закусывают quantum satis»,— как, впрочем, не было и буржуазного романа противоположного толка. Философского Буржуазного Романа. Литературы обратной полярности, где герой, бродя по миру-супермаркету под сенью каталожного дерева мегакорпораций, мучается, точно застарелой хворобой, гамлетовскими вопросами нашего времени: а для чего, собственно, был весь этот цирк, куда он уехал и почему вокруг осталось такое неимоверное количество клоунов?..

Герои (вернее, героини) Николь де Бюрон не ведают подобных сомнений. Буржуазный роман Николь де Бюрон — легок и беззаботен. Там невозбранно и беспечально выпивают и закусывают quantum satis, влюбляются, танцуют, беседуют (причем безо всякой психоделии) с котами и кошками, попутно выдавая замуж свою мать (вернее, уже бабушку — как в биологическом, так и в социальном смысле) и решая сердечные проблемы юной дочери…

Такая вот идиллия. А написать роман, где все счастливы именно потому, что ничего выдающегося не происходит и ни за что воевать не нужно, да еще сделать это забавно и не прибегая к детективной интриге с убийствами и кровью способен далеко не каждый, уверяю вас.

Взять хотя бы те тексты, которые пишем мы,— вернее, тексты, написанные самой жизнью. Наверное, в них тоже есть какой-то подвиг. Какой-то смысл. Вместо ревущих девяностых — тихие, гламурные «нулевые». Вместо споров до крови и хрипоты — идеологически безупречная продукция, разработанная в лучших лабораториях масс-медиа. Вместо «панки, хой!» — «превед, кросавчег». Вместо богемы — средний класс. Вместо кочегарок — офисы. Вместо рейвов и наркотрипов — стабильная зарплата, компенсационный пакет, бонусы, фитнесс, спа и оплачиваемый отпуск…

Вместо постмодернизма — постромантизм. А вместо жизни — симулякр от Бодрийяра.

Нет, книга у Николь де Бюрон получилась неплохая, не спорю. Тонкая, забавная, веселая и легкая. Как раз такая, какая легко вписывается в формат нашего времени. Времени без героев. Времени как-бы-спокойствия и как-бы-благосостояния. Но, в конечном итоге, все это — лишь мои собственные соображения.

А потому оставим творение Николь де Бюрон на суд читателям…

Адам Асвадов

• A Bruxa de Portobello
• Перевод с португальского А. Богдановского
• М.: София, 2007
• Переплет, 320 с.
• ISBN 978-5-91250-289-7
• 250 000 экз.

Колдун из Рио-де-Жанейро

Ругать новую книжку Пауло Коэльо — предприятие самоубийствоенное. Армия поклонниц бразильского таланта заколет иголками тонну восковых фигурок, высосет через фотографию из критика киловатты энергии, нашлет на него порчи и несчастий на полное собрание сочинений трагика-графомана. Поэтому мы не будем ругать «Ведьму c Портобелло», а попробуем извлечь из этой книги пару уроков. Уроки эти — в рассеивании некоторых иллюзий о книгах, читателях и о популярности книг у читателей.

Первая иллюзия заключается в том, что у читателей будто бы популярны интересные книги. Ничего подобного, и достаточно прочитать «Ведьму с Портобелло», чтобы убедиться, что это не так. Девушка цыганских кровей растет в приемной семье. Поступив на работу в банк и родив ребенка, она становится участницей кружка, в котором люди танцуют, чтобы развиваться духовно. Потом она берет уроки каллиграфии, которые тоже развивают ее духовно. Потом она едет в Румынию, чтобы познакомиться со своей настоящей матерью, и встречает там еще одну женщину, которая уже развилась духовно. Та посвящает девушку в культ, последователи которого верят в то, что бог — женщина. Потом героиня организует секту, в которой люди танцуют, чтобы развиваться духовно. Во время таких дискотек на героиню нисходит дух бога-женщины и ее устами решает вопросы полового ориентирования, диагностирует болезни и даже наложением рук излечивает легкие недомогания. Скандальная слава и пристальное внимание религиозной общественности вынуждают героиню инсценировать собственное убийство.

История эта рассказана нудно, механически, без огонька, автора, кажется, клонило в сон прямо за письменным столом. В книге нет ни завязки, ни интриги, ни загадки, ни напряженного ожидания, что будет дальше, ни эффектного неожиданного финала — ничего, что обычно спасает от провала самые глупые и пошлые романы.

Вторая иллюзия — что массовому читателю нравятся глупые книги, которые притворяются умными. На самом деле не нужно ни грамма ума, чтобы вяло намешивать оливье из нью-эйджевских полуфабрикатов типа «поверь, что ты супер, и тогда ты станешь супер» или «отпусти себя, и тогда все будет в кайф». Нужна только непомерная наглость, чтобы подавать это гнилье как свеженькое откровение.

Сегодня, кажется, даже полуграмотная жительница Крайнего Севера, прочитав пару номеров журнала «Путь к себе», знает, как духовно развиться, достичь гармонии, просветления и стать супер-теткой, у которой все получается и в которую все влюблены. Странно, что 250 000 читательниц этой книжки (таков тираж), едва открыв ее, не бросаются со словами «знаем, знаем» медитировать, танцевать, отпускать себя и верить в то, что круче их нет никого. Зачем нужно еще раз читать про все это, продираясь через тягомотный сюжет, неряшливость переводчика и слепоту корректора,— неясно.

«Ведьма с Портобелло» — скучнейший роман, который даже не пытается притворяться умным,— стоит на первом месте в продажных чартах. Вывод напрашивается сам собой. На самом деле если кто во всей этой истории и колдун, то только Пауло Коэльо. Ему известно тайное заклинание, которое сделало его не блещущую никакими достоинствами книгу популярной.

Вадим Левенталь

• What Casanova Told Me
• Перевод с англ. Н. Кудрявцева
• СПб.: Амфора, 2007
• Переплет, 384 с.
• ISBN 978-5-367-00397-0
• 5000 экз.

Это история о том, как невзрачная тридцатилетняя архивистка Люси совершает безрадостное путешествие с глуховатой любовницей своей погибшей матери. В руках у нее при этом находится дневник родственницы из далекого прошлого, которая совершила путешествие с Джакомо Казановой. Родственницу звали Желанная (Desired? Beloved?), и ее жизнь странным образом напоминает жизнь самой Люси. Обе духовно одиноки, обе перенесли смерть родителя, обе стесняются своего высокого роста, у обеих не ахти с мужчинами. После краткой экспозиции (ветхий дневник Желанной и письма Казановы, найденные на тетином чердаке, отправление в Венецию) действие разворачивается в полуэпистолярном ключе, а именно по незамысловатой модели «Немножко про Люси — Немножко про Желанную». Люси не только ради интереса буквально глотает одну за другой записи своей прапрапрапратетки, но и ради духовного самосовершенствования и установления истины — каким на самом деле человеком был знаменитый Казанова. А еще она пытается разобраться в своем отношении к матери и к ее любовнице Ли Пронски.

Казанова — одна из самых ярких всемирно известных личностей. На базе этой темы можно было бы сделать сумасшедшую эротическую бомбу или кровоточащую драму нелепых коллизий. «Не в этом состояла задача автора!» — возразите вы. Но неужели, в таком случае, задача автора состояла в написании жидковатого текста, населенного нелепыми персонажами и увенчанного разоблачением тусклой интриги? Греция и Венеция здесь одинаково пластиковые, а самым, пожалуй, хорошо прорисованным персонажем является трехногий кот Афродита (sic!) с гнойными глазами. События мотивированы по принципу «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что», а финал оставляет впечатление ровного и бесцветного. Впрочем, отдельные штучки могут оказаться и полезными. Вы знали, скажем, что двести лет назад покойников в Венеции перевозили в красных гондолах? А что непокорных жен в турецких гаремах не топили в мешках, а душили или декапитировали? По прочтении этой книги вы даже сможете поздороваться и попрощаться по-гречески, а также узнаете названия блюд традиционной греческой кухни — в оригинальной транскрипции, конечно. Также книга подойдет тем, кого в литературе привлекает расшифровка тайн всемирно известных шедевров или личностей. А тем, кто в самом деле серьезно интересуется похождениями и философией Казановы, но откровенно ленится читать его двенадцатитомное собрание сочинений, лучше уж посмотреть голливудское кино с Джереми Айронсом.

Надежда Вартанян

• Yeni Hayat
• Перевод с турецкого А. Аврутиной
• СПб.: Амфора, 2007
• Переплет, 352 с.
• ISBN 978-5-367-00390-1, 975-470-445-7
• 20 000 экз.

Перед тем как читать эту книгу, не забудьте положить рядом с собой какой-нибудь фрукт: если вам повезет и каким-то чудом вы переадресуете воздействие книги на этот посторонний объект, то взорвется именно он, а не ваша голова

Совсем даже неплохо было бы, если б журнал «Прочтение» превратился в эдакий Алеф; чтобы, открыв журнал, в нем можно было прочесть рецензию на любую вышедшую книгу. Увы, это невозможно. Зато возможно в некотором смысле обратное: роман Орхана Памука устроен так, что, прочтя эту рецензию и возжелав ознакомиться с рецензируемым, читатель сможет прочесть сразу несколько книг: как все вместе сразу, так и любую на выбор.

Краткий экскурс в сюжет, как если бы по книге был поставлен фильм (читать с заложенным носом):

Молодому студенту инженерного факультета Осману попадает в руки книга, в корне переворачивающая его жизнь. Читая книгу, Осман понимает, что не только вся его предыдущая жизнь была пуста и никчемна, но и что то, что может предложить ему общество в качестве ее продолжения, тоже никуда не годится. Покинув дом и престарелую мать, Осман отправляется на поиски лучшей доли, чтобы встретиться с доктором Нариным, который предлагает ему принять участие в сопротивлении, даже и не подозревая, во что все это выльется. Потрясающе красивый фильм по роману нобелевского лауреата Орхана Памука…

Впрочем, фильм по роману «Новая жизнь» вряд ли бы удался, разве что режиссер, как это происходит у Тарковского, заставил персонажей между делом самих обсуждать представленные линиями их судеб символы. Книга обходится и без этого. Сам по себе роман Памука представляет собой лавку символов (когда-то Юрий Олеша собирался открыть лавку метафор, Памук реализовал его идею в отношении символов, что гораздо масштабнее). Так, например, путешествия и вообще жизнь Османа, главного героя, могут быть прочитаны как метафора убийства в себе художника и визионера, а могут — как крах попытки консерваторов удержать общество в состоянии патриархального прошлого и замкнутости на себе (попытка доктора Нарина обрести нового сына оборачивается смертью его сына собственного: сторонники старины убивают будущее Турции как страны, доверившись врагу, о чем и не подозревают). Можно прочесть роман и как описание конфликта внутренних психологических инстанций, заключенных в любом человеке,— конфликт, реализующийся по мере столкновения с жизнью и адаптации к ней у всех людей почти одинаково. А также — как рассказ о том, как, по мере подъема по жизненной лестнице со ступени на ступень, человек по-разному смотрит на уже пройденный путь: вначале книга читается как критика современного общества под воздействием откровения, потом — как описание попытки выбраться из узилища однообразия, затем — как констатация того факта, что со временем свои же юношеские метания выглядят как бессмысленная гонка, единственный возможный конец которой — автокатастрофа. Все это возможно потому, что метафоры книги не имеют конкретной направленности и могут быть интерпретированы в любом направлении, вследствие чего являются не метафорами, а символами.

Самое интересное начинается, когда пытаешься совместить параллельные символические поля: как взаимодействуют между собой двоякие прочтения происходящего — и как происходящего с отдельным государством, и как происходящего с человеком вообще: ведь человек часть государства,— как влияет то, что происходит в головах, на то, что происходит в государствах? Или — как сопоставить внутренний взгляд героя на собственную эволюцию с тем, что каждое конкретное восприятие им самого себя происходит на определенном участке жизни,— объективной оценке не подвергаемом? Пытаясь ответить на эти и другие вопросы, невольно фиксируешь подвисание микрочипа головного мозга — и не важно уже, можно ли найти ответ на эти вопросы в принципе: сам вызываемый эффект достаточно интересен для того, чтобы попытаться его ощутить.

Теперь два слова в заключение. Те, кто читал, вспомнят, что попытка alter ego Юрия Олеши открыть собственную лавку метафор окончилась неудачей: чудесный товар оказался никому не нужен. То же, боюсь, может случиться и с магазинчиком Памука: поистине замечательный гипертекст, что ни страница переосмысляющий сам себя, не приправлен — увы — ни мистическими полетами на метле, ни водевильными остротами, ни посягательством на пересмотр Священного Писания… Во всем же остальном, как гипертекст, «Новая жизнь» ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше.

Вот только кто не поленится обратить на это внимание?

Дмитрий Трунченков